26 мая 1905 года в номере каннского Royal Hotel погиб прославленный предприниматель и меценат Савва Морозов: огнестрельная рана в груди, пальцы сложенных на животе рук опалены, на полу валяются браунинг и записка «В моей смерти прошу никого не винить» - без подписи и даты. Французская полиция, вопреки обыкновению, не сделала ни фотографий, ни формального описания места преступления. Позже пропал пистолет, а вдова обмолвилась, что видела, как через сад бежал человек в плаще и шляпе, но маменька Саввы Тимофеевича (влиятельная купчиха Мария Федоровна, с которой Морозов перед смертью находился в весьма напряженных отношениях) уже приложила все силы к закрытию дела.

Семья добилась заключения врачей о самоубийстве, совершенном в состоянии внезапного аффекта, - и покойный был похоронен на старообрядческом Рогожском кладбище. По Москве сразу поползли слухи о том, что в закрытом гробу лежал вовсе не Морозов: он-де жив-здоров, скрывается от кого-то в Европе.

Эта загадочная смерть начала обрастать все новыми бульварными подробностями, когда актриса Московского Художественного театра, гражданская жена Максима Горького Мария Андреева получила в банке 100 тыс. рублей по страховому полису «на предъявителя», подписанному Саввой Морозовым незадолго до гибели.

О том, что Морозов, оказывающий МХТ постоянную поддержку и добившийся строительства его нового здания в Камергерском переулке, давно питает к Андреевой нежные чувства, знала вся Москва. Но мало кому было тогда известно о связях этой femme fatale с Владимиром Лениным: будучи давним его агентом, Андреева отвечала в партии за этакий деликатный фандрайзинг - и действовала в связке с Леонидом Красиным, еще одним большим специалистом по «экспроприации» чужих средств на нужды революции.

Был ли полис получен Андреевой из рук Морозова или украден ею? Убил ли коммерсанта шантажист Красин, который - доподлинно известно - находился в тот день в Канне, или он же подтолкнул его к самоубийству? Сегодня можно быть уверенным только в том, что интерес Саввы Тимофеевича к социал-демократическому движению не был просто экстравагантным хобби.

Морозов оказался одним из нескольких десятков представителей крупного капитала, связанных в предреволюционные годы с оппозиционными силами. Если еще точнее - одним из тех предпринимателей-староверов, которые с культурно-просветительских позиций подошли к трансформации государственного строя, просуществовавшего с XVII века до 1917 года.

Савва Морозов

Налог на веру

Церковная реформа патриарха Никона (1650-1660-е), вдохновленного идеей «Москва - Третий Рим», заключалась в изменении и унификации богослужебных текстов и обрядов по греческим образцам. Внедрение нового вероучения проводилось одновременно духовной и светской властью - да с такой бескомпромиссной резкостью, которая не могла не привести к его массовому неприятию. Соловецкое восстание, бунт Степана Разина, Хованщина: раскол обернулся самой настоящей религиозной войной.

Итоги ее заметно отличались от европейского противостояния католиков и протестантов - если сторонники и противники Реформации пришли наконец к примирительному принципу cuius regio, eius religio («чья страна, того и вера») и отделились друг от друга государственными границами, то победители-никониане и побежденные раскольники остались делить одну страну.

Пока фанатичные защитники «истинной веры» с готовностью умирали за двуперстное крестное знамение, более умеренные ревнители старины предавались догматическим спорам, итогом которых стало возникновение нескольких десятков согласий.

Будучи преданы анафеме и оказавшись вне закона, раскольники либо активно переселялись на окраины тогдашней России и в соседние государства (земли Речи Посполитой, страны Балтии, территории Балканского полуострова, подвластные Османской империи), либо скрывали свое вероисповедание.

Легализация раскола началась при Петре I, выпустившем 8 февраля 1716 года указ о переписи старообрядцев и установлении для них двойного налогообложения. Спустя 10 лет вышел еще один законодательный акт, касавшийся тех, кто впервые пожелает обратиться к старообрядчеству: раскольников-неофитов ждал уже четверной подушный оклад. Неудивительно, что староверами в те годы признала себя лишь 191 тыс. человек - менее 2 % населения. Объяснимо и то, что к 1753 году официальное число приверженцев старой веры сократилось до 37 тыс. - в эти годы властями была разработана целая система наказаний, штрафов, ссылок и имущественных конфискаций за распространение раскола: под ее действие попадали даже священнослужители, которые не выявляли тайных староверов.

Однако если в одних частях страны специальная Раскольничья контора исправно карала и штрафовала, а местные купцы пытались наладить собственный бизнес по выявлению нарушителей, то в других «скрытые» раскольники смело расхаживали при бородах и в русском платье. Как писал публицист екатерининской эпохи князь Михаил Щербатов, «между подлого народа эта ересь так распространилась, что нет почти ни города, ни знатного селения, где бы кого из раскольников не было» и даже «целые города… этим ядом заражены».

Только при Екатерине II, крайне критически оценивавшей никоновские реформы, раскольники получили разрешение носить традиционный костюм и, что куда важнее, записываться в купеческое сословие, свидетельствовать в суде и избираться на общественные должности. Она же в 1782 году отменила петровский двойной оклад. Эти шаги стали продолжением мер, ранее предпринятых Елизаветой I и Петром III: оба правителя выпустили ряд указов, которые гарантировали беглым староверам право свободно вернуться в Россию, - притом каждый следующий документ сулил возвращенцам все больше поощрений.

Разумеется, новая политика была продиктована чисто экономическими интересами: власти стремились всех переписать, расширить круг налогоплательщиков и вовлечь как можно больше народа в торгово-мануфактурные отношения, «когда беглецы в империю выйдут и подушные деньги в казну платить станут, нежели за границею».

Верующие читают молитвенник на крыльце старообрядческой домовой молельни. 1897 год

Бородатый капитализм

Победа никониан ускорила выстраивание централизованной вертикали власти во главе с императором, превратившим православную церковь в элемент административной системы. Опорой порядка, организованного по европейскому образцу, стало новое сословие - дворянство: принадлежностью к нему теперь наделялись императором служилые люди. Между ними был распределен весь земельный фонд государства - так что именно дворяне, чьи материальные интересы были связаны с землевладением и защитой института частной собственности, оказались главным субъектом новых экономических отношений.

При этом дворянство не проявляло никакого интереса к торговле и промышленности, считая их делом решительно недостойным: «Дворянство английское, тамошние лорды, меньше ли вас благородны? Но они торгуют, они развели в своем государстве овец испанских, они завели отличные фабрики и мануфактуры…» - справедливо упрекал современников в одном из своих сочинений публицист Василий Лёвшин.

Тем временем староверческое крестьянство, оказавшееся на самой периферии новой системы, было вынуждено активно, как никогда прежде, объединить хозяйственные усилия для выживаемости во враждебной среде. Этим целям идеально служила русская община - в иных обстоятельствах она могла бы навсегда уйти в прошлое, а теперь превратилась одновременно в охранительный центр староверия и место зарождения крестьянского капитализма.

Отсюда вышла внушительная группа сельских коммерсантов, вытеснив из новой рыночной среды старые купеческие роды: к началу XIX века разбогатевшим крестьянам, выкупившимся на волю, принадлежало 77 % всех мануфактур.

При этом крупнейшим как производственным, так и старообрядческим центром страны стала Москва. Самую заметную роль там играла Преображенская община староверов федосеевского согласия, делами которой управлял основатель знаменитой купеческой династии Федор Гучков.

Новая идеология раскола признавала, во-первых, всякую коммерческую деятельность, способствующую поддержанию веры и единоверцев, во-вторых - хозяйственное и духовное равенство всех членов староверческой общины, в-третьих же - доступ к беспроцентному (иногда и безвозвратному) общинному кредиту. Именно эта схема обеспечила стремительный успех предпринимателей-староверов, чья экономика основывалась на принципе «твоя собственность - собственность твоей веры»: коммерсант, запустивший предприятие на общинные деньги, не мог выкупить его - считаясь в глазах властей хозяином, на деле он был скорее управляющим.

В случае же с федосеевцами единственным наследником членов общины оказывалась сама община, поскольку ее члены не признавали брака, а значит, и традиционных наследственных прав.

Интересно, что всеобщее равенство сохранялось и на уровне отношений между руководством и рабочими любой артели и фабрики - последние имели право не соглашаться с управляющими и подчинять их своему коллективному мнению. Еще одной чертой этого специфического капитализма было отсутствие конкуренции между хозяйствами. Старообрядцы, помогающие единоверцам выкупиться из крепостничества, прельщали этим православных работников и приказчиков на своих предприятиях.

Перейдя в староверие, те оказывались под покровительством общины и получали доступ к связям и капиталам для развития собственного дела. Именно так началась история основателя династии Рябушинских - мелкого торговца Михаила Яковлева, который женился на старообрядке из рода Скворцовых (оба они взяли тогда новую фамилию) и сразу стал купцом третьей гильдии.

По официальным данным, к 1830-м годам около 80 % предприятий московского региона были заведены «собственным капиталом без получения от казны вспомовщения». Набирая силу, эта закрытая система (денежные средства внутри которой циркулировали без оформления традиционной документации и переходили из руки в руки под честное слово) все больше беспокоила власти. Первым монархом, решившим всесторонне изучить староверческий вопрос, стал Николай I, который стремился отслеживать все потенциальные очаги чрезмерной самостоятельности и свободомыслия в империи. География статистических исследований, инициированных им в 1852 году, включила 35 губерний - цель заключалась не только в выяснении подлинного числа раскольников и мест их расселения, но и в характеристике всех сфер их жизни.

Как выяснили чиновники Министерства внутренних дел, действительное число раскольников превышало официальное в 10-11 раз - причиной же его роста не в последнюю очередь оказалось мздоимство местных светских и духовных властей, которые называли поборы со старообрядцев «доходом невинным».

Старообрядцы, располагавшие специальным «денежным фондом» для вынужденных подкупов, владели и информацией о характере, наклонностях и слабостях каждого нового губернатора. Если тот заботился об устройстве благотворительных учреждений, они жертвовали в пользу приютов и богаделен; если начальник был театралом - строили театры.

Результатом исследований явилось императорское Положение, которое обязало всех предъявителей купеческих капиталов иметь удостоверения о принадлежности к православию или единоверию - в случае отказа выдавались торговые свидетельства «на временном праве»: предприниматели переходили в разряд мещан, которые могли заниматься торговлей, но лишались прав и преимуществ купеческого сословия. Эта мера вынудила многих либо перейти в единоверие, как это сделали Гучковы, либо искать спасительные юридические лазейки. Так, братья Василий и Павел Рябушинские с начала 1855 года были записаны в московское мещанство, но вскоре зачислились в купцы третьей гильдии Ейска - недавно основанный город требовалось поскорее заселить, так что новые жители получали различные льготы, в том числе возможность записаться в местное купечество, даже оставаясь в старообрядчестве.

Впрочем, всяческие ограничительные меры довольно скоро были ослаблены - во-первых, старообрядцы имели слишком хорошо налаженные отношения с местными чиновничеством: их не хотелось нарушать ни тем, ни другим; во-вторых, правительство вполне осознавало, что нуждается в сохранении созданной староверами промышленной и торговой базы. Для самих раскольников легитимный выход в правовое поле империи ознаменовал новый этап: перейдя в единоверие, многие из них были рады стать менее зависимыми от общины и обрести наследственные права. Именно в николаевскую эпоху начали складываться староверческие купеческие династии в традиционном их понимании - бывшие управляющие превращались в подлинных хозяев своих предприятий.

Молебен перед открытием очередного VII Всероссийского съезда старообрядцев в Нижнем Новгороде. Август 1906 года

«Купец кричит, как разъяренный морж»

Либерализация политического курса при Александре II отразилась и на старообрядческом вопросе - в начале 1860-х годов представителям большинства согласий вернули право приписываться к купеческим гильдиям на общих основаниях; были отменены почти все николаевские указы. Но подлинного экономического расцвета старообрядческая буржуазия достигла при императоре-русофиле Александре III, вокруг которого сплотились интеллектуалы, коммерсанты и чиновники славянофильских и националистических взглядов - так называемая «русская партия».

При поддержке министра финансов Ивана Вышнеградского верхушка московского делового мира (Крестовниковы, Морозовы, Прохоровы, Кузнецовы, Солдатёнковы и др.) добилась максимального повышения таможенных пошлин. Любопытно, что немалую роль здесь сыграл Дмитрий Менделеев (происходивший из староверов поморского согласия), который составил программу тарификации всех хозяйственных отраслей. Следующий министр, Сергей Витте, реализовал давнее стремление купечества покончить со спекуляциями на рынке ценных бумаг и валюты.

Кроме того, московским фабрикантам удалось выйти за рамки традиционных для себя отраслей (в основном текстильной и лесозаготовительной): они занялись продажей государству железных дорог и тяжелой промышленностью (в 1890 году Министерство финансов позволило Савве Мамонтову приобрести Невский механический завод), которая всегда была вотчиной военной аристократии и высшего чиновничества.

Конец столь благостному положению дел положил русско-германский торговый договор, заключенный в начале 1894 года. Введение самых высоких в Европе охранительных таможенных пошлин привело к тому, что Германия, экспорт которой в России сильно пострадал, повысила пошлины на главный продукт российского вывоза - зерно. Этот ощутимый удар по отечественному дворянству, чьи доходы во многом зависели от поставок зерна на германский рынок, заставил российское правительство пойти на договор, который гарантировал снижение Германией пошлин на экспорт зерна, а Россией - на шерстяную продукцию. Таким образом, уступки германской стороне оказались сделаны исключительно за счет московских фабрикантов.

Еще большим разочарованием стала для них виттевская денежная реформа: введя империю в систему мирового валютного оборота, она открывала рынок страны для циркуляции международного капитала - в Россию хлынул поток иностранных инвестиций.

Министр, который прежде выступал за индустриальное развитие страны силами купцов и фабрикантов, решил сделать ставку на биржевой капитализм, отведя главную роль банковским структурам Петербурга с их денежным и административным ресурсом. «Нужно не только создавать промышленность, нужно и заставлять ее дешево работать… Что требуется для этого? Капитал, знания, предприимчивость. А нет капиталов, нет и знаний, нет и предприимчивости», - заключал Витте в докладе, адресованном Николаю II, отмечая среди прочего, косность организации российских предприятий, функционирующих в основном в виде семейных товариществ, и непопулярность перспективных акционерных объединений.

Идея о несостоятельности московской промышленной группы получила широкое распространение после забастовок текстильщиков (1896-1897) и последовавшей за ними знаменитой «зубатовщины». Московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович (пребывавший в вечной конфронтации со староверческой буржуазией и активно поддержавший антикупеческую пропаганду среди рабочих) немало поспособствовал и тому, что «тузы коммерции», «господа капиталисты» и «столпы экономики», как уважительно именовали предпринимателей москвичи в последние годы, снова превратились в Кит Китычей да Тит Титычей.

Как бы ни были грандиозны масштабы благотворительности коммерсантов из народа, на страницах газет и журналов их опять изображали недалекими, алчными и мелкими (во всем, кроме разве масштабов пьянства, что в отношении староверов было совсем уж несправедливо) «купчишками»: «Ты знаешь край, где ночью до рассвета // Купец кричит, как разъяренный морж, // Где пьют шампанское Матильда и Кларетта, // Где стекла бьет во гневе пьяный Жорж» (журнал «Развлечение», 1899).

Амбар Товарищества мануфактур Рябушинского в Чижевском подворье, 1900-е годы

Культурная революция

В литературе особую карикатурность обрел образ фабриканта-старовера, в котором проснулось вдруг гражданское сознание: достаточно вспомнить пьесу Сумбатова-Южина «Джентльмен» (1897) и ее героя Лариона Рыдлова (прототипом которого стал один из Морозовых) или повесть Горького «Фома Гордеев», обличающую нравы самодовольного поволжского купечества. Разумеется, подобные тексты возникли в эти годы совсем не случайно - разочарованная московская буржуазия, ощутившая себя разменной монетой в борьбе бюрократических групп, закономерно стремилась к участию в политических трансформациях. Вот только участие это было на деле нисколько не карикатурным, поскольку началось с реализации масштабного культурно-просветительского проекта, многие плоды которого не увядают по сей день.

Деловое соперничество петербургской и московской предпринимательской элиты всегда происходило на фоне противостояния культур: официальной и европейской с традиционной и общерусской. Теперь оно обрело явственный политический подтекст - и московская его версия обладала особой прозрачностью: коммерсанты Первопрестольной создавали и финансировали издательства, театры и галереи, готовые порицать чиновничье всевластье и полицейский произвол и ратовать за либеральные свободы. Как написал в те годы Илья Репин в одном из писем Павлу Третьякову, «теперь все ясней становится, что Москва опять соберет Россию. Во всех важнейших проявлениях русской жизни Москва выражается гигантски, недосягаемо для прочих культурных центров нашего отечества».

На книгопечатной ниве выразителем этих ценностей стал Иван Сытин - крупнейший в мире издатель, по версии The New York Times (1916), а до того костромской крестьянин-старообрядец, начинавший с изготовления и продажи злободневных лубков и книжонок-страшилок, которые за копейки сочиняли для него мелкие чиновники да проштрафившиеся семинаристы. Бизнес расцвел благодаря тому, что Сытин первым в отрасли осознал: производство для массового покупателя должно быть максимально автоматизированным и дешевым - вложив все средства в покупку первого литографического станка и наняв несколько сотен раскольников-офеней, он распространял свою продукцию с невиданной скоростью.

В середине 1880-х Сытин реанимировал принадлежавшее ближайшему сподвижнику Льва Толстого Владимиру Черткову издательство «Посредник», которое выпускало небольшие книги для народа, написанные и проиллюстрированные лучшими литераторами и художниками. Это мгновенно создало Сытину репутацию как в литературных, так и прогрессивных предпринимательских кругах - теперь издатель выпускал сочинения Короленко, Андреева, Чехова, Горького, Пушкина и одновременно с этим либерально-демократическую литературу.

В его магазинах покупателям помогали в подборе библиотеки для чтения, что немало способствовало формированию общественных взглядов: раздраженные монархисты называли сытинскую фирму «вторым министерством народного просвещения».

Одним из главных деловых партнеров Сытина стала Варвара Морозова (мать того самого «джентльмена», высмеянного Сумбатовым-Южным), на средства которой были открыты знаменитые Пречистенские рабочие курсы. Гражданским мужем Морозовой являлся Василий Соболевский - редактор и издатель либеральных «Русских ведомостей» и член партии кадетов, которые распространяли через Сытина по городам и деревням свои агитки. С 1895 года он начал по предложению самого Антона Чехова выпускать ежедневную газету «Русское слово»: после февраля 1917 года ее тираж превысил рекордный для России показатель в 1 млн 200 тыс. экземпляров, а приносимая ею прибыль была выше суммарной прибыли всех остальных московских газет.

Столь же продуктивным проектом стало основанное в 1897 году издательство братьев Михаила и Сергея Сабашниковых, представителей сибирского старообрядческого купечества. Оно специализировалось на выпуске серьезных естественнонаучных трудов, древней классики (уникальная серия «Памятники мировой культуры») и литературы по теории и практике народного просвещения. Именно Сабашниковы напечатали после сорокалетнего запрета двухтомник Николая Огарева, издали дневник Натальи Герцен и переиздали произведения Виссариона Белинского.

Осенью 1904 года благодаря крупному займу, предоставленному Саввой Морозовым, начался выпуск газет «Наша жизнь» и «Сын Отечества», редакции которых находились в России (а не за границей, как было в случае с большинством оппозиционных изданий) - благодаря этому тиражи оказались довольно высоки, а распространение не требовало отдельных затрат. Интересно, что одним из лидеров в редакции «Нашей жизни» был экономист Леонид Ходский, активный противник протекционистской таможенной политики: Морозов, который на чем свет стоит клял когда-то профессора, теперь оказывал ему финансовую поддержку.

Среди театральных детищ московского купечества самым успешным стал, разумеется, созданный в 1898 году Московский Художественный театр. Символично, что первые несколько лет он именовался Художественно-общедоступным театром - но к концу третьего сезона выбор между художественностью и общедоступностью пришлось окончательно сделать в пользу первой. Отчасти это объяснялось финансовыми соображениями, отчасти нежеланием подчиняться специальной, особо строгой цензуре, следившей за репертуаром народных театров. Мало кто помнит, что один из двух прославленных основателей и руководителей МХТ Константин Станиславский принадлежал к влиятельной староверческой семье Алексеевых, состоявших в родстве с Мамонтовыми и Третьяковыми (городской голова в 1885-1892 годах Николай Алексеев приходился режиссеру кузеном).

Неудивительно, что с момента открытия театра, учрежденного в форме товарищества на паях (самый значительный вклад принадлежал Савве Морозову, который вместе со Станиславским и Немировичем-Данченко определял деловую деятельность МХТ, а к 1902 году полностью взял на себя финансирование), вокруг него концентрировалась либеральная интеллигенция. Ее взгляды и пристрастия и определяли репертуар - от трагедии Алексея Толстого «Царь Федор Иоаннович», впервые поставленной именно МХТ после тридцатилетнего запрета, до пьес Горького («Мещане», «На дне»), который обратился к драматургии именно по настоянию Станиславского и Немировича-Данченко.

Впрочем, прежде драматического «на новых началах» появился оперный театр - Частная опера Саввы Мамонтова (1885), который привлек к оформлению спектаклей живописцев первого ряда (Васнецова, Коровина, Поленова, Серова, Левитана), завел традицию устраивать труппе регулярные экскурсии по Рогожскому кладбищу (чтобы артисты ощутили истинный дух старообрядчества) и увлеченно занялся поэтизацией русской старины. Но если, например, «Снегурочка», «Жизнь за царя», «Князь Игорь», «Майская ночь» и «Рогнеда» едва ли могли вызвать открытое возмущение властей, то обретшие огромную популярность постановки «Хованщины» и «Бориса Годунова» не оставляли сомнений в позиции Мамонтова по отношению к самодержавию.

По ряду свидетельств, его антимонархизм сыграл не последнюю роль в истории с коммерческими неудачами, разорением и судом над Мамонтовым, который несколько месяцев провел в тюрьме по обвинению в денежных злоупотреблениях - в итоге они так и не были доказаны, а присяжные полностью оправдали предпринимателя.

Что до историков, то они до сих пор не могут вынести окончательный вердикт по вопросу о роли старообрядческой буржуазии в революционных событиях начала XX века. Ее культурно-просветительский проект был одним, но, быть может, самым ярким из способов проявить специфический «патриотизм» - тот самый, что заключается в готовности пожертвовать для Родины всем, если только это не вредит собственному бизнесу.

Авторитет купцов-староверов был настолько велик, что для совершения сделки им не требовалось подтверждения кредитоспособности, договоров, расписок, достаточно было честного слова, скрепленного крестным знамением.

Вот купец Прохоров... Купец по рождению, но в душе выше всякого вельможи... Прими дань от меня, почтеннейший человек Прохоров, ты помирил меня с любезным моим Отечеством... ты краса русского народа, друг человечества. Продолжай благодеяния свои.

А. Ф. Бестужев-Рюмин

В конце позапрошлого века Россия чуть было не стала Европой. Причем благодаря самой вроде бы консервативной и традиционалистской категории населения - купцам. Но факт остается фактом: на средства Морозовых, Солдатенковых, Хлудовых, Рябушинских строились медицинские клиники, аэродинамический и психологический институты, организовывались географические экспедиции, создавались театры.

А что мы вообще знаем о купцах? "Пара чая" за две копейки, смазные сапоги, амбарные книги, скупость в быту и невиданная щедрость, колокола и самовары, цыгане, благотворительность, сундук-подголовник, чинность и разгул, религиозность и склонность к мошенничеству. Русский купец затерялся где-то между обличительными карикатурами Островского и почти иконописными ликами Мельникова-Печерского...

Вообще, купеческое сословие следует рассматривать как сложное архитектурное сооружение со множеством переходов, пристроек, лесенок и тайных комнат. Дворянство, если следовать этой архитектурной метафоре, было гораздо менее интересным сословием.

В русской литературе купеческую многозначность и противоречивость отражает сюжет, мигрирующий из одного произведения в другое. Его можно найти у Лескова, у Мамина-Сибиряка и даже (неожиданно) в стихах Блока. Речь в этом сюжете идет о том, что богатые купцы или, во второй половине ХIХ века, крупные промышленники и заводчики не знают удержу и не ведают предела своим причудам, иногда жестоким, и как после кутежей они так же чрезмерно предаются молитвам, ритуалам очищения. О том, как в одном и том же доме в некоторых комнатах идут ужасные оргии, а одновременно в молельне совершается служба.

Скорее всего, этот купеческий дом с оргиями и молитвами надо воспринимать как метафору, раскрывающую жизнь внутри купеческого сословия. Как и в любом этносе, в верхних этажах этого дома обитали свои святые, а в нижних - циничные хищники.

Представитель известного предпринимательского рода В. П. Рябушинский в статьях "Русский хозяин" и "Купечество московское", написанных им в эмиграции, выделил пять типов русского купца:

"Хозяева в душе, работящие, бережливые, деловитые. Они - организаторы труда, созидатели ценностей, накопители мировых богатств".

"Святые, бескорыстные, неприхотливые, невзыскательные. Для них житейские блага не имеют никакого значения".

"Завистники, люди озлобленные и бесплодные".

"Бесхозяйственные люди, безалаберные, лишенные делового чутья и понимания, бездарные, расточительные, бестолковые, ленивые. Сюда же можно отнести фантазеров, далеких от жизни теоретиков и наивных мечтателей".

"Пассивное большинство".

Рябушинский уточняет, что в чистом виде указанные типы редки, чаще встречаются смешанные. Скажем, сочетание "святого" и "хозяина" дало России первых настоятелей северных русских монастырей. А комбинация "хозяин" и "наивный мечтатель" - это Савва Тимофеевич Морозов, богатейший домовладелец, жесткий делец, щедрый меценат МХАТа и жертвователь огромных сумм на революционное движение в России (финансировал большевистскую газету "Искра", политический "Красный крест", а также устраивал побеги революционных деятелей).

Вроде бы все просто. Но если присмотреться, конструкция оказывается не только многоэтажной, но еще и многоярусной. Внутри этноса обнаруживается еще один, в котором обосновалась особая каста предпринимателей, ничуть не менее благородная и порядочная, чем с тоской ныне поминаемые дворяне.

Что сразу бросается в глаза, практически все они, обитатели этой половины, основатели и наследники известных купеческих фамилий, а позже крупные торговцы и промышленники - Морозовы, Рябушинские, Прохоровы, Носовы - были старообрядцами (они же - раскольники и староверы).

Сейчас уже никому не приходит в голову отрицать исключительную роль старообрядцев в торговле хлебом, лесом, солью, в модернизации первой и наиболее мощной частнокапиталистической отрасли хозяйства - текстильной промышленности. К началу ХХ века в реальном секторе экономики Российской империи активно действовали два мощных лобби: иностранцы и купцы-старообрядцы.

Старообрядческие общины, появившиеся в XVII веке после раскола Русской православной церкви, сыграли почти такую же роль в формировании российского капитализма, как протестанты на Западе. Историки любят сравнивать протестантов и раскольников, подчеркивая схожесть их конфессионально-этической системы, - аскетизм, трудолюбие, бережливость, честность, основательность. Но сходство с протестантской этикой только на первый взгляд кажется бесспорным. В отличие от протестантов, которые рассматривали благосостояние как добродетель, для купцов-старообрядцев зарабатывание денег не было самоцелью. Бурышкин, московский купец и общественный деятель начала XX века, пишет в своих воспоминаниях: "Про богатство говорили, что Бог дал его в пользование и потребует по нему отчета". Предприниматель воспринимал себя "как Божьего доверенного по управлению собственностью".

В биографиях известных купцов не раз упоминается, что не власть, слава и деньги двигали предпринимателями, не они были целью жизни, а дело. Дело, которое становилось своеобразным служением. К работе, труду староверы относились так же серьезно и ревностно, как к исполнению религиозных обрядов. Что и придавало их жизни регламентированность, упорядоченность, почти не свойственную остальной части населения. А если к этому прибавить еще жесткие ограничения, отказ от роскоши, почти аскетический быт, то становится понятно, почему предприниматели-старообрядцы так быстро богатели и легко обходили конкурентов. "Все для дела - ничего для себя" - такова была позиция основателя династии Рябушинских.

Именно купцы-старообрядцы задавали тон в предпринимательской среде. Авторитет староверов был настолько велик, что для совершения сделки им не требовалось подтверждения кредитоспособности, договоров, расписок, достаточно было честного слова, скрепленного крестным знамением. Тимофей Саввич Морозов, отправляясь в деловые поездки, никогда не брал с собой крупные суммы денег, он пользовался своим авторитетом как своеобразной формой кредита. Любой мог дать ему в долг, зная твердо, что после возвращения в Москву он отдаст все сполна и его не придется "стирать в порошок". Кстати, это выражение имеет прямое отношение к купеческому делопроизводству. Дело в том, что имена должников и суммы долга купцы обычно записывали мелом на притолоке, а если по истечении оговоренного срока должник не объявлялся, долг прощали ("яко же и мы оставляем должникам нашим"), а надпись "стирали в порошок". Это наносило сокрушительный удар по репутации, поэтому быть "стертым" боялись.

Между прочим, до сих пор существует мнение, что сделки под честное слово были распространены только внутри старообрядческих общин, что единоверцев обманывать запрещалось, а "чужих" не возбранялось. Это представление, противоречащее главному принципу деловой этики староверов "неправедное богатство - зло", возникло, скорее всего, вне предпринимательской среды. Обособленность и сплоченность старообрядцев вызывали почти суеверный ужас у большинства населения, не привыкшего к такому абсолютно не по-российски серьезному отношению к своей жизни, к делу и своему окружению.

Думается, староверов ненавидела не только власть, но и те, кому внедрение высокой деловой культуры было невыгодно, поскольку создавало жесткую конкурентную среду. Что могли противопоставить тит титычи, у которых главным принципом торговли считалось умение сбыть залежалый товар, староверческому стремлению к качеству ("не понравится, принесешь обратно, я возьму"). Только то, что они "свои", православные, а те - вроде как "чужие". Но клиента, понятно, мало интересовали религиозные убеждения предпринимателя, он видел результат и шел туда, где его не обманут, не попытаются всучить какую-нибудь дрянь.

Как же так получилось, что посреди вечной российской расхлябанности, бесхозяйственности вдруг возникает совершенно особая каста предпринимателей, уникальное сочетание глубокой веры и зажиточного быта? Не пьянствуют, не играют, не развратничают, не мошенничают, честно делают свое дело и при этом наживают колоссальные состояния на глазах у тех, кто оправдывает свою нечистоплотность тем, что в России не воровать невозможно.

Обычно исследователями этого феномена приводятся две причины - либо он объясняется через устойчивое этическое своеобразие (по Максу Веберу), то есть внутренние мировоззренческие установки, либо через "эффект гонимой группы" (по У. Петти), обусловленный внешними социальными условиями или положением "меньшинства" в обществе.

С момента разрыва с церковью, который произошел сразу после богослужебной реформы патриарха Никона, старообрядцы оказались в положении "гонимой группы", преследуемой властями вплоть до 1905 года, когда вышел манифест Николая II "Об укреплении начал веротерпимости". Видимо, ощущение избранности, особой миссии (сохранение истинной веры и традиций), сравнимое только с богоизбранностью иудеев, давало силы и помогало достойно существовать в довольно враждебной среде.

В русской православной традиции в то время не было богословски обоснованной предпринимательской этики. Сложилось достаточно устойчивое мнение о том, что церковная жизнь должна ограничиваться сферой духовного спасения, а все остальное - "мирская суета", недостойная внимания. Предпринимательство считалось своего рода "зоной риска" - погоня за прибылью, страстная погруженность в дела легко приводят к забвению подлинных духовных добродетелей. Даже русские пословицы предупреждали, что богатство всегда таит опасность погибели: "Пусти душу в ад - будешь богат", "Копил, копил да черта купил".

Самые религиозные православные купцы отмаливали каждый свой "выход в рынок", жертвовали огромные суммы ("на церковь"), искупая свое чувство вины за то, что приходится заниматься "грязным делом".

Историк Голубинский писал по этому поводу: "Наши купцы, столько усердные во внешней молитве, столько приверженные к храмам и теплящие в своих лавках неугасимые лампадки, до такой степени мало наблюдают честности в торговле, что можно подумать, будто они теплят лампадки затем, чтобы Бог помогал им обманывать людей".

Для предпринимателей-старообрядцев торговля перестала быть "грязным делом". Мировоззрение староверов осталось православным, однако поменялись акценты. В понимании хозяйственных вопросов они чаще апеллировали к Ветхому Завету. Предпринимательская активность воспринималась ими (и в этом староверы очень близки к протестантам) как сфера непосредственного служения Богу и самореализации личности. Лишь неправедное богатство - зло, но благословен тот, кто наживает богатство и кормит других. Торговля, если не брать лишнего, узаконена, "честные гири угодны Богу".

Старообрядцы не только в этом отношении были новаторами и реформаторами. Хотя стержнем их умонастроения и поведения всегда оставались консервативные ценности, они вынуждены были адаптировать эти свои ценности "в миру". Благодаря староверам удалось сохранить для будущих поколений коллекции древних икон, книг, многие древнерусские литературные жанры (патерик, мартиролог, духовные стихи), византийскую традицию пения по крюкам. Но экономические и технологические инновации - тоже во многом их заслуга. Староверы, особенно поколение конца XIX века, отнюдь не чурались научных и технических достижений. Например, в имении Рябушинских появилась первая в округе небольшая гидроэлектростанция (которая вплоть до тридцатых годов обеспечивала электроэнергией окрестные села), они же были владельцами первого в Москве автомобиля. В 1905 году Дмитрий Павлович Рябушинский, выпускник Московского университета, основал в имении научную аэродинамическую лабораторию (с крупнейшей в Европе аэродинамической трубой). Вскоре после революции в Москве был организован ЦАГИ и все оборудование вывезли туда. На базе другой лаборатории Рябушинского, гидродинамической, в 1930-е годы был открыт филиал института ВОДГЕО в Кучино.

Иногда новейшие технологии заимствовались в Западной Европе, однако многие промышленники по мере развития собственного дела инициировали собственные научные исследования. При Трехгорной мануфактуре Прохорова были созданы лаборатории, оснащенные современным оборудованием, где трудились ученые Московского университета, и здесь были сделаны важные открытия, например в области красителей.

Прохоровы одними из первых перешли к использованию торфа, угля и нефтяных остатков, они финансировали конкурсы на лучший способ очистки сточных вод. Сброса промышленных отходов в реку не допускалось, с самого начала существования мануфактуры на ее территории на достаточном удалении от берега имелись глубокие отстойники, содержимое которых раз в неделю вывозилось далеко за город.

В отличие от многих сект, которые отгораживались от "мира" с его суетностью, соблазнами, тем более от торговли (боже упаси!), староверчество стремилось этот "мир" преобразить. Старообрядцы не просто желали личного спасения, они стремились к устроению и здесь, на Земле, всей жизни по-божьи, с благами земными, с "благоденственным и мирным житием". Поэтому усилиями купцов-староверов преображалась и социальная среда вокруг них.

В тех местах, где существовали старообрядческие общины, практически все население было грамотным. Зажиточность местных крестьян сочеталась с не менее высоким культурным уровнем. Почти во всех этих поселениях создавались "самородные" старообрядческие школы.

Староверы заботились не только о культурном уровне местных жителей, но и об их благосостоянии. Об этом пишет Мельников-Печерский: "Одни крестьяне окрестных деревень делались на фабриках приказчиками, конторщиками и т. п., другие стали работать в своих домах по заказам фабрикантов. Ткацкие станки появились чуть не в каждом доме, и прежние бедняки-хлебопашцы и лесники превратились в зажиточных промышленников. Богачи их поддерживали, давали средства наживаться, богатеть и самим делаться фабрикантами и миллионерами. Но фабриканты-старообрядцы лишь тем из крестьян давали заработки, лишь тем помогали, которые стояли с ними под одним знаменем"

Мельников-Печерский подчеркивает, что староверы помогали только "своим". И здесь он не вполне объективен, поскольку судит о староверах довольно предвзято. Хотя они действительно очень серьезно подходили к подбору кадров на своих предприятиях и гораздо охотнее брали на работу братьев по вере, но главным критерием было не единоверие, а порядочность и хорошая репутация работника. Многие сами занимались воспитанием своих кадров. И это прекрасно видно на примере Трехгорной мануфактуры Прохорова.

Одним из важнейших факторов, определявших успех прохоровских предприятий, была многолетняя целенаправленная работа по обучению специалистов. При мануфактуре существовала частная школа ремесленных учеников, которая затем превратилась в мануфактурно-техническое училище, выпустившее сотни высококвалифицированных рабочих и мастеров. Это была первая школа такого рода, которая стала основой ремесленного обучения в России.

Руководство Трехгорной мануфактуры заботило не только повышение эффективности производства, но также в очень большой степени сохранение и возрождение здорового уклада жизни. На фабрике действовали жесткие правила, предписывающие трезвое и благонравное поведение, запрещающие прогулы и сквернословие, особенно в присутствии малолетних учеников. Невыполнение этих предписаний неизбежно влекло за собой увольнение. Поскольку такие "жестокие" требования лишали рабочих возможности вести привычный разгульный образ жизни, не все были довольны "эксплуататорами" Прохоровыми, несмотря на то, что работники Трехгорки жили по тем временам вполне достойно, имея хорошие бытовые условия, полный "социальный пакет", приличное жалованье, пенсию по старости. Хорошему работнику давали возможность проявить себя, получившему увечье оказывалась помощь. На фабрике сначала был собственный фельдшер, а затем и врач, приходящий два раза в неделю. Чуть позже открылась амбулатория. С 1887 года на мануфактуре работала своя электростанция, снабжавшая светом весь микрорайон, в том числе общежития.

В 1900 году на Всемирной выставке в Париже мануфактура получает высочайшие награды: Гран-при за промышленную деятельность, золотую медаль по санитарному делу и за заботы о быте рабочих, золотую медаль - школа ремесленных учеников, а лично Николай Иванович Прохоров (четвертое поколение династии) - орден Почетного легиона за промышленную и благотворительную деятельность.

А как же те "бесчеловечные условия труда", о которых с таким надрывом рассказывали марксисты? Самым "бесчеловечным" для российских пролетариев, видимо, была борьба с пьянством, поэтому даже на таких социально ориентированных предприятиях, как фабрика Прохорова, находилась своя "критическая масса", устраивавшая забастовки и посещавшая митинги (все лучше, чем работать). Но надо сказать, что рабочие Трехгорки не очень активно боролись с "эксплуататорами", чем вызывали недовольство революционно настроенных "товарищей", за лояльность к руководству и нежелание тратить рабочее время на митинги их называли "черносотенцами". Со стороны правых также поступали упреки. Они обвиняли тогдашних владельцев фабрики в чрезмерном "либеральничанье", утверждая, что своим безоговорочным исполнением всех требований администрация развращает рабочих, которые убеждаются, что можно добиться своего "разбойничьими наскоками".

Очень показателен эпизод, случившийся зимой 1904 года. Когда бакинское и петербургское рабочее движение инициировало целый ряд забастовок, в них включились и фабрики товарищества прохоровской Трехгорной мануфактуры. Были предъявлены требования экономического характера, выработанные бакинскими и петербургскими "товарищами", - требовали учреждения школы, яслей и так далее. По отношению к прохоровской мануфактуре это было настолько нелепо, что вызвало смех у большинства рабочих, поскольку все это существовало у них уже в течение ста лет.

Тем не менее, прохоровская мануфактура стала центром вооруженного восстания на Пресне. Правда, как теперь выяснилось, это произошло вовсе не по инициативе рабочих фабрики, а исключительно благодаря удобному стратегическому положению в центре Москвы.

Представитель первого поколения Прохоровых, Василий Иванович, во время войны 1812 года остался в Москве, охраняя свои производственные помещения и запасы продовольствия от разграбления. Его мужество и смелость вызвали чувство уважения даже у французского полковника, командовавшего частью, занявшей Пресню. Праправнук Николай Иванович Прохоров во время вооруженного восстания и осады в 1906 году оставался на фабрике и днем, и ночью. Тронуть его никто из оккупантов не посмел. В самый разгар восстания Прохоров поехал к городскому голове, чтобы передать письмо от рабочих с просьбой прислать войска и освободить их от дружинников.

Поведение Прохоровых было естественным для старообрядческой среды. Хотя в начале XX века купцы-староверы, утонченные, по-европейски образованные меценаты, мало напоминали своих предков, носивших окладистые бороды, главное оставалось неизменным и столетие спустя - все та же этика "русского хозяина" и религиозность.

Меценатство выходцев из московской старообрядческой среды получило широкое освещение в исследовательской литературе, чего нельзя сказать о нижегородских благотворителях. Эта тема заслуживает, на наш взгляд, самого пристального внимания хотя бы потому, что память о купеческих щедротах и поныне живет в народном сознании, передаваясь из поколения в поколение.

“Серебряным веком” называют начало ХХ столетия в России. Это время не только бурного подъема промышленности и торговли, но и целая эпоха в русской поэзии, искусстве, философии. Это особый этап и для русского старообрядчества, получившего возможность легального существования после Высочайше утвержденного положения Комитета Министров об укреплении начал веротерпимости, опубликованного 17 апреля 1905 года, “О свободе совести” и Правил “О порядке устройства общин”, утвержденных П.А.Столыпиным 17 октября 1906 г. Именно в этот период особенно ярко заявляют о себе старообрядческие торгово-промышленные династии. Московские купцы-старообрядцы широко известны своим вкладом и в экономику, и в культуру России. В конце XIX - начале XX века на средства Морозовых, Солдатенковых, Хлудовых, Гучковых, Коноваловых, Рябушинских строились медицинские клиники, аэродинамический и психологический институты, организовывались географические экспедиции, создавались театры. П.А. Бурышкин, блестящий знаток Москвы купеческой, выделяет 26 торгово-промышленных семей, занимавших первые места в “московской неписанной купеческой иерархии” начала века, и почти половина этих семей была старообрядческой. Благотворительность составляла важнейшую часть их широкой и всесторонней общественной деятельности. “Про богатство говорили, что Бог дал его в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые смотрели, как на выполнение какого-то свыше назначенного долга” . Меценатство выходцев из московской старообрядческой среды получило широкое освещение в исследовательской литературе , чего нельзя сказать о нижегородских благотворителях. Эта тема заслуживает, на наш взгляд, самого пристального внимания хотя бы потому, что память о купеческих щедротах и поныне живет в народном сознании, передаваясь из поколения в поколение.

Традиции благотворительной деятельности уходят во времена Древней Руси и неразрывно связаны с этикой средневекового христианства, которую переняло и соблюдало старообрядческое купечество. Напомним, что по учению церкви благотворительность является одним из обязательных проявлений христианской любви к ближнему, выражающейся в безвозмездной помощи и поддержке всех нуждающихся. Ее главной целью было помогать другим строить свою жизнь на таком уровне, как должно жить истинному христианину. До сих пор в среде крестьян-старообрядцев сохраняются и соблюдаются традиции “правильного подаяния”: лучше всего подавать милостыню детям, солдатам и в тюрьму; самая же большая милостыня - это та, что подана тайно, не гордыни ради. Достаточно упомянуть об известном нам факте пересылки небольших денежных сумм в письмах; причем в тексте письма посылаемые деньги не упоминаются, на поданную милостыню указывает лишь буквенная цифирь, приписанная в уголочке с той только целью, чтобы быть уверенным, что адресат вспомоществование получил (“Д руб.” - то есть 4 рубля) .

Главными центрами и организаторами христианской благотворительности на Руси служили прежде всего церкви и монастыри, которые, с одной стороны, вели широкую благотворительную деятельность, а с другой - сами нередко создавались и существовали на пожертвования православных. Описывая быт и нравы великорусского народа, известный историк Н.И. Костомаров отмечал, что "в старые времена каждый зажиточный человек строил церковь, содержал для нее священника и молился в ней со своею семьею" .

Сооружение храма - "дома Господня", особенно храма каменного, требовало немалых денежных средств, выделить которые было под силу лишь очень состоятельному заказчику, зато оно и расценивалось как его личный величайший вклад в укрепление христианства и потому обеспечивало вкладчику долгую славу на земле и спасение в "вечной жизни". Первые каменные церкви в Нижнем Новгороде строились в ХVII веке на средства купцов как нижегородских, так и иногородних “гостей”. Для строительства церквей, гостиных дворов, каменных палат они приглашали лучших мастеров, создававших оригинальные по стилю, прекрасные по оформлению и практичные здания. На месте деревянных были возведены каменные церкви: Никольская (1656г.), Троицкая (1665г.); Гаврила Дранишников финансировал строительство церкви Иоанна Предтечи (1683г.), Афанасий Олисов - Казанской церкви (1687г.), церкви Успения на Ильинской горе (1672г.) и Сергиевской церкви в Петушках (1702г.) .

Нижегородский “гость”, купец-солепромышленник Семен Филиппович Задорин известен тем, что вел многие каменные работы в Нижнем Новгороде, именно он руководил ремонтом Нижегородского Кремля, финансировал строительство Спасо-Преображенского собора. Его имя упомянуто в житии Ивана Неронова. О благотворительной деятельности Семена Задорина и других нижегородских купцов в этом малоизвестном, но важном источнике сказано так: “в граде том [Нижнем Новгороде] ... от щедрых подаятелей бяше Симеон, прозванием Задорин; той муж благочестивый зело к странным и убогим простираше милость свою... Такожде и инии мнозии мужие... даяху по силе своей милостыню... Еще от тех же подаяний... нову созда церковь каменну Воскресения Христова... и келии каменные окрест созда, и монастырь девичь устрои...” .

На протяжении XVIII-XIX столетий старообрядцы ревностно сохраняли древнерусские традиции церковного строительства и благотворительности. Положение во враждебном “миру” заставляло их развивать у себя лучшие качества, такие как трудолюбие, предприимчивость, смекалку. “Где крестьяне зажиточнее, там более раскола”, - утверждал в 1853 г. Мельников-Печерский. Согласно статистике, приводимой им в “Отчете о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии”, лиц купеческого сословия из числа староверов в середине XIX в. было: в Нижнем Новгороде - 84, в десяти уездных городах - 207; что составляло 18% от всех нижегородских купцов .

Традиции купеческой благотворительности в среде нижегородских купцов-старообрядцев сохранялись вплоть до революции. Купеческая благотворительность подкреплялась не только христианским нравственным принципом, желанием выполнить долг имущего по отношению к неимущему, но и стремлением оставить по себе память. Эту мысль наиболее ярко выразил известный нижегородский купец-судовладелец и городской голова Дмитрий Васильевич Сироткин, заказывая архитекторам братьям Весниным особняк: “Выстройте такой дом, чтобы после моей смерти он мог быть музеем” .

В конце XIX - начале XX вв. влияние старообрядческого купечества на Нижегородской земле возрастает, увеличиваются и масштабы их культурно-благотворительной деятельности. Купцы-старообрядцы строят школы, приюты, больницы, дома для своих работников, помогают церквям и скитам, вкладывают немалые средства в развитие культуры.

Особой славой благотворителя пользовался нижегородский 1-й гильдии купец Николай Александрович Бугров, самый крупный промышленник и финансист Нижнего Новгорода. Нажитые отцом и дедом капиталы он сохранил и не только значительно приумножил, а также продолжал жертвовать на благотворительные дела, начатые еще Александром Петровичем. Большие заслуги Н.А.Бугрова перед городом отразились даже в газетном некрологе, где его называли прежде всего "крупным благотворителем", и только затем "представителем хлебного дела" .

Еще в 1880-х годах Бугровы, отец Александр Петрович и сын Николай Александрович, строят на свои средства ночлежный дом на 840 человек, Вдовий дом на 160 вдов с детьми, а также участвуют в строительстве городского водопровода.В память об этом на Софроновской площади был поставлен "Фонтан благотворителей" с надписью: "Фонтан сей сооружен в память почетных граждан гор. Нижнего Новгорода: Ф.А., А.А., Н.А. Блиновых, А.П. и Н.А. Бугровых и У.С. Курбатова, давших своими пожертвованиями возможность городу соорудить в 1880 году водопровод при условии бесплатного навсегда пользования им жителями Нижнего Новгорода" .

Осмотрительный Н.А.Бугров не имел обыкновения жертвовать на благотворительность наличные суммы - источником средств для нее служили как доходы с недвижимости, так и проценты с "вечного" вклада. Дома и усадьбы, принадлежащие Бугрову в Нижнем Новгороде, служили не только его личным интересам. Доход от недвижимости, которую он дарил городу, направлялся на помощь бедствующим и нуждающимся. Так, в 1884 г. Бугров жертвует городу усадьбу по ул.Грузинской и капитал в размере 40 тысяч рублей для постройки общественного здания, которое приносило бы годовой доход не менее 2000 рублей. Эти деньги предназначались "ежегодно, на вечные времена, в пособие погорельцам Семеновского уезда".

Тот же принцип использован Бугровым при финансировании знаменитого Вдовьего Дома, открытого в Нижнем в 1887г. Кроме процентов с крупного капитала (65000 руб.) в Николаевском банке, бюджет приюта пополнялся за счет доходов (2000 руб. в год), приносимых двумя домами Бугрова по ул. Алексеевской и Грузинскому пер., которые купец подарил городу. По представлению губернатора Н.М.Баранова от 30 января 1888 г. последовало Высочайшее Императорское разрешение присвоить Вдовьему Дому именование "Нижегородский городской общественный имени Блиновых и Бугровых Вдовий Дом" .

Масштабно и выразительно выглядит помощь Н.А.Бугрова голодающим в бедственные 1891-1892 годы, особенно - на фоне общего, часто формального, подхода. Он согласился продать губернской Продовольственной комиссии весь закупленный хлеб по заготовительной цене - 1 руб. 28 коп. за пуд, т.е. полностью отказавшись от прибыли (в то время нижегородские помещики держали цены на хлеб на уровне 1 руб. 60 коп.) . При этом многие купцы-хлеботорговцы ограничились лишь бесплатным предоставлением складских помещений для собранных Продовольственной комиссией продуктов. Неблаговидное впечатление на земское начальство в Таможниковой волости произвел саратовский купец Сабачников, который взялся прокормить до нового урожая бедствующее село Помры на сумму в 10000-20000 руб. Приехав же с семейством на осмотр голодающего села, видом нужды и бедствий он не был тронут и отбыл, якобы на поиски более нуждающегося села в другой уезд или губернию. Об истинных мотивах этого "благотворителя" архивные документы умалчивают . На этом фоне раздача Бугровым крестьянам большого количества муки выглядит очень впечатляюще. Память о его помощи до сих пор жива - о ней с благодарностью рассказывают старожилы Городца - потомки тех, кого он спас от голодной смерти: "Почитай, каждую неделю, в голод-то, раздавал по лотку муки на семью. Да сам, мама моя его видела, приезжал, вроде контролировать, чтобы все как надо сделали, не утаили." .

Купец Н.А.Бугров не только славился участием в официальных благотворительных акциях, но и активно помогал своим единоверцам, старообрядцам беглопоповского согласия. Пользуясь своим богатством и весом в обществе, еще до реформ веротерпимости 1905-1906 гг. Бугров организовывал старообрядческие школы, богадельни, финансировал скиты. И в этом ему не смели перечить. В Государственном архиве Нижегородской области сохранилось множество дел, подтверждающих бессилие епархиального начальства воспрепятствовать "раскольнику Бугрову" в осуществлении задуманного. Бугров продвигал свои проекты, не останавливаясь перед необходимостью дать взятку для скорейшего продвижения дела, либо польстить самолюбию "опекуна" учреждаемого заведения, либо не сказать всей правды. Епархиальному начальству ничего не оставалось, как разрешить Бугрову открыть благотворительное заведение для нужд старообрядцев "не в пример для других подобных ходатайств" . Слишком влиятелен и силен был "проситель". Православные миссионеры роптали на то, что под видом богаделен "раскольник Бугров" устраивает настоящие старообрядческие скиты или монастыри, в которых живут не только немощные и убогие из Семеновского и Балахнинского уездов, но и скитницы и скитники из разных губерний, и тем самым "укрепляет раскол по заранее придуманному им плану". Объясняя стремление Бугрова укрепить позиции беглопоповцев в Нижегородской губернии, уездные благочинные не упускали случая упомянуть о своих заслугах по обращению "раскольников к Православию". Фиктивная сущность их бодрых рапортов о ежегодном обращении до 10 "закоренелых раскольников" легко раскрывается при сличении старообрядческих и церковных метрических книг, "росписей небывших у исповеди" за разные годы. Формально соблюдая указания Духовной Консистории, на деле Бугров умел безнаказанно их игнорировать - обустраивал часовни и моленные, открывал училища задолго до официального разрешения начальства .

Особенным покровительством единоверцы Бугрова пользовались на его родине - в деревне Попово Семеновского уезда и близлежащих деревнях Филипповское и Малиновская. Ему принадлежали здесь многие дома, в Филипповском располагался его крупчато-мельничный завод. Под покровительством его деда, Петра Егоровича Бугрова при мельнице в д.Попово существовала тайная старообрядческая обитель. А Н.А.Бугров осуществлял в этих местах обширное каменное строительство - он возобновил Малиновский скит, закрытый в 1853г., в 1880-90-х гг. соорудил там часовню, каменные жилые здания. Во избежание препятствий со стороны епархиального начальства во всех документах скитские обители именовались богадельнями.

Для призрения немощных и убогих в 1893-1894 годах Бугров официально учредил в деревне Филипповской старообряческую богадельню, предназначенную для проживания 40 престарелых и увечных женщин. Устав будущей богадельни был написан по образцу устава благотворительного учреждения купца Е.Я. Горина (г. Саратов) и представлен на рассмотрение министру внутренних дел Дурново. Разрешение свыше было получено, но с указанием убрать из названия слово "старообрядческая". "Устройство старообрядческой женской богадельни, как учреждения благотворительнаго" не встретило препятствий со стороны епархиальнаго начальства. Утвержденный министром Устав не дозволял также устройства как внутри, так и вне богадельни церкви или часовни. Финансирование - содержание призреваемых, ремонт строений и другие необходимые расходы - должно было осуществляться за счет процентов с весьма внушительного вклада в размере 80 тысяч рублей, внесенного Бугровым в Нижегородский Николаевский городской общественный Банк. Было оговорено также, что после смерти Н.А.Бугрова богадельня "поступает в ведение Нижегородского городского общественного управления, которому эта богадельня может быть передана и при жизни учредителя, если он пожелает", попечитель ее должен выбираться раз в три года из представителей династии Бугровых или Блиновых, приемлющих священство старообрядцев. Согласно Уставу, "призреваемым в богадельне дозволяется принимать добровольные пожертвования пищевыми продуктами, но не иначе как в самой богадельне и с ведома смотрительницы оной" .

В 1900 г. Н.А.Бугров учредил еще две старообрядческие богадельни: при д.Малиновой Семеновского уезда для женщин и в с.Городец Балахнинского уезда для лиц обоего пола (в Городецкой проживало около 30 человек, в Малиновской - 58). В 1904 г., на время постройки большого каменного здания взамен ветхой деревянной богадельни в д. Малиновской, жительницы были размещены Бугровым в двух его собственных домах этой деревни. Необходимость расширения богадельни была вызвана драматическими событиями Русско-японской войны, которая оставила без опеки сыновей-кормильцев многих немощных и престарелых .

Уже после реформ а 1905-1906 гг. в Малиновском скиту Бугровым была построена каменная церковь, проект которой разработал Н.М.Вешняков в 1908г. Жители вспоминают, что строительство завершилось к 1911г.

С постройкой этого здания у местных жителей связана легенда, которую в Филипповском рассказывают до сих пор. "Перед революцией задумал Бугров построить тут церковь. Заложили фундамент, начали стены класть. И вдруг пришел один беспоповец Влас: "Не стройте,- говорит,- церковь, в ней скоро черти плясать будут". Никто не поверил. Тогда Влас стал по ночам стены того здания разбирать. Да силы неравные были, построили. А после революции в том доме действительно клуб организовали" . В 1937 г. по решению Комиссии по вопросам религиозного культа при Президиуме Горьковского облисполкома церковь действительно предложили обратить в клуб. Клуба не организовали, но подвал пустующей церкви использовался как склад .

Не оставались без внимания купца-попечителя и те, кто работал в его богадельнях, ухаживал за немощными. За усердный и тяжелый труд Бугров награждал выходивших на отдых небольшим домиком. Одна жительница Городца рассказывала, что ее бабушка всю жизнь свою посвятила богадельне Бугрова, за больными ухаживала, пищу им готовила и носила, а когда состарилась и не по силам ей уже была работа такая: "сама стала немощной, спина не разгибалась, так и ходила, к земле пригнувшись, будто что ищет", - так Бугров семье ее "домик небольшой, но такой пригожий пожаловал; за работу добрую да верную" . В д. Ситниково Борского района Бугров построил для своих работников несколько домов и деревянное здание школы, которые сохранились до сих пор .

Важную роль играл благотворитель Бугров и на ниве просвещения. Ратуя за сохранение традиций старообрядчества, Бугров считал необходимым создание учебных заведений должного уровня для детей старообрядцев. В 1888 году Н.А.Бугров открывает в родной деревне Попово Семеновского уезда старообрядческую школу для деревень Попово, Белкино, Тюрино, Зуево, Ситниково, Кучищи, Шлыково, Плосково, Филипповское. Необходимость такого начинания он оправдывал отсутствием в Семеновском уезде двухклассных народных школ, что на самом деле документально не подтвердилось - школ было достаточно. Другим мотивом послужила неудовлетворенность уровнем образования детей старообрядцев, которое давали женщины-"мастерицы", учившие грамоте по Псалтыри. Отдавать детей в обычные школы у старообрядцев было не принято, и сам Николай Александрович получил домашнее образование у "мастерицы". По рекомендации губернатора Н.М. Баранова, как "личность вполне благонадежная, пользующаяся большим доверием и уважением" , "не в пример для других подобных ходатайств" и благодаря "особливым требованиям", Бугров получает официальное разрешение на открытие школы в 1889г. Но еще за год до этого школа Бугрова функционирует, в том смысле, что в ней "саратовский крестьянин" Пармен Осипов обучает крюковому пению взрослых и детей. Епархиальное начальство пыталось взять на себя опеку над школой, направив для ревизии священника Николая Фиалковского, замечания которого о недостаточном "религиозном разумении" учащихся Бугров лишь принял к сведению. Позже школу поручили наблюдению Инспектора народных училищ, а не духовного ведомства. Школа содержалась на проценты с капитала, специально для этого пожертвованного Бугровым. К 1 января 1902г. учащихся было 120 чел.: "все - дети раскольников из губерний Нижегородской, Костромской, Самарской и Саратовской". Но Бугров в этом же году ходатайствует о расширении школы, увеличении числа учеников и учителей. Ему мягко попеняли на то, что он и так превысил дозволенные нормы - обещал обучать только детей из Филипповского прихода числом до 50-75 человек, а набрал учеников из четырех губерний. Но прошение удовлетворили и на сей раз .

На свои средства Бугров обучал многих детей певческому искусству. Так, по воспоминаниям Е.А.Красильниковой, воспитанницы знаменитого Комаровского скита, наставник Сергей Ефимович Мельников в совершенстве овладел крюковым пением именно благодаря купцу Бугрову, живя у него самого в Нижнем Новгороде . Образованию талантливых детей Бугровы уделяли особое внимание. В частности, была учреждена в г.Семенове стипендия "крестьянскому мальчику, имеющему выдающиеся способности" - первым ее получил ученик с. Хахалы Николай Воробьев в 1912 году .

Забота о единоверцах проявлялась и в поддержке Бугровым кустарного лестовочного промысла в г.Семенове, традиционном центре изготовления этих матерчатых старообрядческих четок. Шили и искусно украшали их бисером и золотым шитьем белицы и старицы из многочисленных скитских обителей. Бугров скупал лестовки в большом количестве и раздавал беглопоповцам .

Покровительство единоверцам во всех сферах жизни - характерная общая черта для старообрядцев-предпринимателей, как крупных, так и средних. Нижегородским старообрядцам-поморцам из д. Корельской Семеновского уезда у. в 1891 г. помогал в строительстве моленной известный московский фабрикант Савва Морозов - он пожертвовал на это здание (с устройством внутри него часовни с "куполообразным" потолком) 400 руб. в память об умершем сыне .

Не так легко давалось устройство беглопоповской моленной семеновскому купцу 2-й гильдии Афанасию Павловичу Носову (1828 - 1912). С 1892 по 1895гг. добивались семеновские купцы Витушкины, мещане Осьмушниковы, Калугины, Прянишниковы во главе с купцом Носовым разрешения узаконить и расширить моленную, которая была организована выходцами из разоренного в 50-х гг. Оленевского скита и хранила древние скитские иконы и святыни . Афанасий Носов являлся доверенным лицом старообрядцев-беглопоповцев и в 1896 г. все же получил разрешение открыть моленную в доме мещанки Рыбиной, а через год - дозволение на строительство нового каменного здания, которое и было построено на его средства. После реформ веротерпимости Афанасий Павлович строит в центре г. Семенова Никольский храм с колокольней, сохранившийся до сей поры. Имя купца Носова хорошо известно жителям города Семенова и неразрывно связано с Никольским беглопоповским храмом, построенным уже после 1905 года и более известным под названием "Носовская церковь".

Унаследованные от предков-крестьян упорство и настойчивость, помогали Афанасию Носову достигать намеченных целей. Как и его отец, купец 3-й гильдии Павел Носов, Афанасий занимался ложкарным промыслом, торговал щепным товаром. По воспоминаниям жителя г.Семенова Б.П. Прорубщикова, хорошо знал Носова его отец - Петр Кузьмич, который был отдан в работники и служил, по выражению Прорубщикова, "мальчишком" на одном из складов: "Носов-то простой был, работящий, не гордился, как другие. Ну, как крестьянин из себя. Рубаха, лапти с "онючами" [онучами]. А денег много было. Богатый. Так ведь раньше-то у нас "банок" [банков] этих не было, теперь только банки эти везде. И вот Носов пойдет пешком в Нижний, в "банку" [банк]. Раньше обозы ходили. Пристроится к какому-то обозу и идет с крестьянами. И никто и не знает, какой с ними человек идет. Думают - крестьянин. А деньги-то, отец говорил, он в онючи прятал: разложит по ноге "капюры" [купюры], завернет онючами и идет." .

Купец Афанасий Павлович Носов был похоронен в склепе при Никольском храме. Но увы, в 30-е годы церковь отдали воинской части, а "в усыпальнице сделали бензохранилище и гроб с телом Носова, - по словам Прорубщикова, - прямо на свалку выкинули".

В начале XX века купеческий Нижний претендует на роль “важнейшего центра раскола”. В отчете обер-прокурора Священного Синода К.П.Победоносцева за 1900 год этот факт особо подчеркивается, и объясняется столь “необычайное оживление” проведением старообрядческих съездов. В 1907 г. был образован “Союз старообрядческих начетчиков”, в воззвании которого говорилось, что “в один год в старообрядчестве образовалось на основании нового закона до 600 общин (приходов)” . В Нижнем Новгороде проходили ежегодные “ярмарочные беседы” начетчиков, под председательством купца Н.А.Бугрова состоялось два съезда “Союза начетчиков”, а в августе 1906 года был проведен VII Всероссийский съезд старообрядцев, председательствовал на котором уже упоминавшийся нижегородский купец-старообрядец Д.В.Сироткин.

Дмитрий Васильевич Сироткин происходил из старообрядческой семьи. Жизнь этого человека ярко иллюстрирует мысль, что костяком как московского, так и нижегородского купечества оказались выходцы из старообрядческих семей, где и воспитание было весьма суровым, и весь уклад жизни формировал человека делового, не склонного к праздности и порокам. Отец Сироткина был крестьянином деревни Остапово Балахнинского уезда, торговал щепным товаром и, быстро разбогатев, стал владельцем буксира.

Младший Сироткин, окончив начальное училище, работал с юных лет на том же буксире, сначала - поваренком, матросом, потом - рулевым. Упорство и усиленные занятия самообразованием помогли Дмитрию Сироткину занять должное место среди предпринимателей: в 1910 г. купец 1-й гильдии коммерции советник Сироткин становится директором-распорядителем "торгово-промышленного и пароходного общества "Волга". Этот человек, сын крестьянина, обращал на себя внимание современников. Вот несколько деталей, зафиксированных в воспоминаниях И.А.Шубина, который встречался с ним в начале века: "В нем была не столько суровость, сколько деловитость... Очень любил музыку, бывал на концертах. Устраивал много концертов сам и много делал для публики, которая могла платить. На Нижнем базаре устраивал литературно-музыкальные собрания для бедноты... Читали классиков наших, стихотворения, а музыка была главным образом русских композиторов..." . В 1913 г. Сироткин был избран городским головой. Немало добрых дел следует поставить в заслугу этому человеку: при нем был осуществлен переход к всеобщему начальному обучению, построен Крестьянский поземельный банк.

Нижегородская губерния, всегда славившаяся своими народными промыслами, рождала множество талантливых мастеров. Для должного их обучения Сироткиным была создана в г. Семенове школа ХОД - школа художественной обработки дерева. Здание школы, выстроенное на средства Дмитрия Васильевича, сохранилось до сей поры - это дом № 59 по ул. Володарского. По воспоминаниям семеновских жителей, Сироткин будто бы говорил организатору школы Георгию Петровичу Матвееву: "Приходи и бери денег, сколько надо. Не будешь брать, обижусь на тебя." .

Около 1907 года на средства Сироткина в Нижнем был построен каменный старообрядческий храм на ул.Телячьей (ныне ул.Гоголя), который, увы, был взорван в 1965 г. Старожилы вспоминают, как красная кирпичная пыль после взрыва прекрасного здания два дня висела в воздухе. Следует также упомянуть, что один из доходных домов Сироткина в Канавино долго оставался духовным центром старообрядчества - в нем до середины ХХ века размещалась моленная старообрядцев-спасовцев .

Сироткин покинул Нижний Новгород после революции, оставив о себе не только добрую память, но и почти все богатство. Город хранит уникальные коллекции фарфора, золотого шитья, народного костюма, собранные Дмитрием Васильевичем. Сбылась и мечта Сироткина о доме-музее - в его доме на Верхне-Волжской набережной ныне действительно располагается Нижегородский художественный музей. Но произошло это не после смерти владельца: Дмитрию Васильевичу суждено было прожить долго и скончаться в изгнании за пределами России.

Среди богатых купцов-старообрядцев Н.Новгорода и губернии было много собирателей книг и икон. Так, в Городце складывается целая школа художников, писцов, каллиграфов, создающих рукописные книги и иконы по образцам “древлеписьменных” и выполняющих заказы таких знатоков и любителей книг как Петр Алексеевич Овчинников и Григорий Матвеевич Прянишников.

Петр Алексеевич Овчинников (1843-1912) - волжский купец-хлеботорговец, жил в селе Городце Балахнинского уезда Нижегородской губернии. Был он известным старообрядческим деятелем, членом Совета Всероссийского братства беглопоповцев. По воспоминаниям С.Я.Елпатьевского, П.А.Овчинников “собирал старину - иконы, но главным образом старые рукописные и старопечатные книги”, собирал всюду - в Москве, по Архангельской и Вологодской губерниям, ездил в Поволжье и на Урал, особо интересовался болгарскими рукописями, которые “добывал через проживающих в Болгарии и Румынии старообрядцев и в Нижнем на ярмарке” . Последние годы жизни купец П.А.Овчинников занимался еще и издательской деятельностью, а, будучи в Москве, нередко ходил в Румянцевский музей, чтобы сравнить приобретенную им рукопись с теми, что хранятся в музее . Деятельность П.А.Овчинникова была оценена еще при его жизни - он был избран членом Нижегородской ученой архивной комиссии.

Другой собиратель русской старины Г.М.Прянишников (1845-1915) - "балахонский купец второй гильдии", торговец мануфактурой, попечитель Городецкой старообрядческой часовни - был известен своими коллекциями рукописной и старопечатной книги, древних икон, монет, золотого шитья, мелкой пластики.

Собрание Прянишникова включало в себя 710 икон старинного письма, множество серебряных крестиков и панагий с эмалью, 300 печатных книг, монеты, в том числе, золотые. Именно из этого собрания поступила в Нижегородский художественный музей икона конца XIV - начала XV века "Огненное восхождение пророка Илии, с Богоматерью Никопеей и преклоненными ангелами, с житием в 16 клеймах" . Эта уникальная как по времени и месту создания, так и в композиционном отношении икона по праву считается жемчужиной нижегородского фонда.

В 1920-е гг. в рамках решения вопроса сбережения и охраны памятников искусства и старины коллекции купцов привлекли внимание "эмиссаров" и сотрудников Румянцевского музея. Собрание Овчинникова сначала было опечатано ЧК, а на коллекцию Прянишникова от Румянцевского музея и Всероссийской коллегии по делам музеев и охраны памятников искусства и старины была дана охранная грамота . Рукописные собрания Овчинникова и Прянишникова были впоследствии переданы в Румянцевский музей (сейчас - Российская Государственная библиотека). Фонд Овчинникова насчитывает ныне 841 памятник, фонд Прянишникова - 209, причем древнейшие рукописи датируются XIV и XV веками .

Формирование этих собраний, широко представляющих книжную культуру Древней Руси, является определенным отражением возросшего культурного уровня русского купечества - проблему в историко-культурном плане еще мало изученную в отечественной науке.

По заказам Прянишникова и Овчинникова работал замечательный городецкий каллиграф и художник-миниатюрист Иван Гаврилович Блинов, творческое наследие которого составляют около ста лицевых рукописных книг, включенных ныне в крупнейшие собрания России - Государственный Исторический музей, Третьяковскую галерею, Российскую Государственную библиотеку. Семнадцать рукописей И.Г.Блинова находятся в краеведческом музее Городца: это те работы, которые он выполнял по заказу П.А.Овчинникова, заботившегося, чтобы творения художника остались на родине.

Обширные сведения, освещающие благотворительную деятельность купечества в Нижнем Новгороде, содержатся и в таких мало разработанных пока источниках, как записи на старопечатных книгах. Так, например, в коллекции Нижегородской областной универсальной научной библиотеки имеются три книги, связанные с именем и деятельностью того же Семена Задорина: "Службы и жития Сергия и Никона" (М.: Печатный двор, 1646), и две "Минеи служебных" на июль и август месяцы (М.: Печатный двор, 1646). На полях первой книги читается запись XVII в. о том, что "купил сию книгу гость Семен Филипов сын Задорин". Две другие имеют одинаковые записи о том, что книги принадлежали Семену Задорину, а после смерти купца были в 1664/5 г. положены его братом Григорием в одну из ярославских церквей за помин души "по брате своем, по иноке схимнике Сергие и по всех своих родителех" . Идентичную запись мы находим в "Минее служебной" на февраль месяц (М.: Печатный двор, 1646), которая хранится в коллекции Института рукописной и старопечатной книги . Эти записи не только дополняют скудные биографические сведения о известном купце-зодчем, но и позволяют понять, чем руководствовался он в жизни своей, каковы были его внутренние потребности, приоткрывают его духовную сущность.

Купеческие имена представлены в 26 записях на книгах из коллекции Нижегородской библиотеки. Вложение книг в церкви и монастыри за помин души являлось широко распространенной формой благотворительности. Так, например, вкладная запись на Минее служебной указывает, что книга была пожертвована в старообрядческую церковь Успения Богородицы для богослужения семеновским купцом Николаем Шадриным в 1865г.

В старообрядческих семьях деревни Елдеж Воскресенского района до сих пор бережно сохраняются книги наставника поморской общины Никифора Петровича Большакова (“дедушки Никифора”), которые присылал ему купец-старообрядец Кашин из Ярославля. На них наклеены помянники рода Кашиных и сделаны записи, типа: “Сия книга... пожертвована Никифору Петровичу Большакову в память и поминовение умерших родителей Кашиных по приложенному помяннику”. И хотя Никифор Петрович умер в 1931 году, старообрядцы елдежской общины поминают дарителей и раздают милостыню до сих пор .

Таким образом, частные меценатство и благотворительность, закрепившиеся в сознании купечества как один из ценностных и поведенческих стереотипов, в начале XX века приобрели необычайно широкий размах. По материалам Всероссийского съезда деятелей по призрению, состоявшегося в марте 1910 года, в России существовало 4762 благотворительных общества и 6278 благотворительных заведений, при этом 75% их бюджета исходило из средств частной благотворительности, то есть из добровольных пожертвований .

О благотворительной деятельности нижегородских купцов-старообрядцев свидетельствуют не только архитектурные памятники Нижнего Новгорода и губернии (церкви и здания), но также письменные источники и устные предания, бытующие в Нижегородском крае. В народном сознании фиксировались не только реальные факты, но и представления о свойствах купеческого характера и поведения.

Одной из наиболее часто повторяющихся тем является благотворительность в отношении неимущих и покровительство единоверцам. Достаточно точно отражают реальность и подтверждаются архивными материалами предания об устройстве купцом Степаном Макаровичем Серяковым моленной в деревне Растяпино, где “день и ночь неугасимые свечи стояли” ; о постройке на средства купца Николая Александровича Бугрова церкви в Малиновском скиту и часовни в скиту “Новый Шарпан” . Подтверждаются опубликованными материалами исследователей-краеведов и предания о помощи погорельцам, которым Бугров помогал строиться заново, раздавал деньги и муку: “Когда Мысы сгорели, он 40 дней кормил всех бесплатно. Каждую неделю выдавал по лотку муки” .

Почти столетие миновало. Уничтожено старообрядческое кладбище деревни Растяпино, на его месте стоят дома и дачи, но на перекрестке улиц осталась одна-единственная могила, за которой ухаживают местные жители. Сохранилось и надгробье из черного мрамора с надписью: "Подъ симъ камнемъ погребено тело раба Божия Стефана Макаровича Серякова, скончавшегося 12 мая 1913 года, жития его было 74 года 9 месяцев и 12 дней, день Ангела 27 декабря". Надпись с другой стороны надгробья объясняет несведущим и самый факт особого отношения к этому памятнику:

"Светлую память оставилъ родитель,

Бедныхъ призритель, сирот покровитель,

Странныхъ и нищихъ онъ въ домъ принималъ,

Это и детямъ своимъ завещалъ".

Вот что рассказала нам его однофамилица, Анастасия Александровна Серякова, которой исполнилось в этом году 88 лет:

"Он богатый был, но помогал всем. Фабричный был, торговал ситцем что-ли, так он этот ситец все делил: кому на кофту, кому на сарафаны. Кто у него работал, все свадьбы справлял сам, приданым оделял. Бабушка моя все говорила: "И на белье невесте даст, и на постели даст". У кого стройка - идут к Макарычу, он давал. Была у него и домушка в Растяпине, стариков он содерживал. Главное - всем делил, всем давал."

Дети Степана Макаровича, очевидно, свято хранили заветы отца. К сожалению, мы не располагаем пока сведениями, как сложилась их судьба после революции, но до этого времени они ежегодно приезжали на могилу отца в день смерти, поминали его и раздавали щедрую милостыню: "Приезжали на лошадях, двурушные корзины булок привозили, деньгами всех делили. Мы туда маленькие бегали, нам давали по 20 копеек или булку. Бывало, бабушка меня тащит за руку туда, а там уж очередь стоит. Дети каждый год приезжали на годину." . А несколько лет назад побывали на могиле, видимо, потомки Степана Макаровича Серякова, поминали его сообразно современному обычаю: "Приезжали на черной машине, поминали видно, водку хорошую привозили "Распутин" и оставили, чтоб и другие помянули. Так и до сих пор многие, как идут мимо - и помолятся" .

Традиция "поминальных дней", устраиваимых по родителям, была в купечестве широко распространена. В дни памяти своего достославного предка устраивал "поминальные столы" Николай Бугров. К щедро уставленным столам на площади Городца устремлялись нуждающиеся, чтобы получить кроме угощения и серебряные гривенники .

Наиболее популярным образом в среде как старообрядцев, так и людей иной конфессиональной принадлежности в Нижегородской области был и остается Николай Александрович Бугров /1837-1911/ - последний представитель династии купцов-старообрядцев Бугровых. Примечательно, что в преданиях сливаются в едином образе “Бугрова” черты характера и поступки представителей трех поколений рода - деда, отца, внука - образуя некое родовое понятие и формируя собирательный образ, лишенный личного имени, поскольку для рассказчика оно не является существенной деталью. Образ купца Бугрова наделяется типичными чертами смекалистого героя русской бытовой сказки. Яркое свидетельство тому - рассказ “Как купец Бугров в работники нанимал”.

"При найме на работу купец Бугров любил проверять новичков, и в зависимости от их смекалки и расторопности платил всем по-разному. Вот едет однажды обоз с хлебом через их село. Он посылает работника:

Тот бежит сломя голову. Узнал. Прибегает, говорит купцу: обоз едет туда-то.

А что он везет? - спрашивает Бугров.

Я не узнал, сейчас догоню, спрошу.

Опять бежит за обозом, узнает, прибегает и докладывает:

Обоз везет рожь.

Почем они продают?

Я не узнал, сейчас побегу.

Ладно, теперь не догонишь, - говорит Бугров.

В следующий раз снова едет обоз. Бугров посылает уже другого работника:

Сходи, узнай, куда едет обоз.

Тот догнал обоз, узнал, сказывает Бугрову:

Обоз едет туда-то.

Что везет? - спрашивает купец.

Пшеницу.

Почем продает?

По столько-то.

Вот, молодец, - говорит Бугров и назначает ему цену выше, чем первому работнику.

Тот спрашивает:

Почему вы платите другому больше, а мне меньше?

Бугров отвечает:

Ты за одним делом ходил три раза, а он узнал все за один раз " .

Жизнь Бугрова простраивается народным сознанием от начала и до конца, “пробелы” в биографии дополняются легендами. Народная память объясняет источник бугровских капиталов, базируясь на легендах о разбойнике, разбогатевшем нечестным путем и покаявшемся. Сознание рядового обывателя не находило возможностей для накопления богатств правильным и честным путем, руководствуясь простым утверждением: "Ежели я живу честно и при этом ничего не имею, то раз он богат и приумножает свои богатства, значит, ворует." Слухи о происхождении семейных капиталов ходили в народе и при жизни Бугрова, ходят и по сей день.

Старожилы с.Филипповского рассказывали, что Бугров возглавлял шайку, которая грабила обозы с товаром. Убив своих товарищей, он присвоил всю добычу, от которой произошли его богатства. В основе этого предания - реальные черты деда Петра Егоровича, родоначальника династии, который в действительности разбойником не был, а был крестьянином д.Попово Семеновского уезда, но склонность к рискованным предприятиям имел и разбогател стремительно, проявив смекалку и предприимчивость при поправке оползня под Кремлем .

Сын, Александр Петрович Бугров умножал капиталы, не упуская возможности словчить. Его имя значилось среди скупщиков краденой соли в долгом процессе - "соляном деле Ведереевского" 1864-65гг. В распространявшейся тогда рукописной сатирической "поэме" были строки:

Коль поймают всех воров,

Не избегнет и Бугров...

Дабы заслужить прощение и избегнуть ответственности по этому делу, А.Бугров предложил снабжать в течении десяти лет мукой городские приюты по убыточным для себя ценам. Его расчет на то, что властям будет невыгодно лишиться такого благотворителя, был верен .

В народе говорят: "Не пойман - не вор"; что нисколько не мешает народной фантазии создавать вокруг любой выдающейся фигуры все новые и новые слухи. А уж коли пойман... Психологически точно объяснял подобную тенденцию А.М. Горький: "Мой дед сказывал мне, что отец Бугрова [Александр Петрович] "разжился" фабрикацией фальшивых денег, но дед обо всех крупных купцах города говорил как о фальшивомонетчиках, грабителях и убийцах. Это не мешало ему относиться к ним с уважением и даже с восторгом. Из его эпических повестей можно было сделать такой вывод: если преступление не удалось - тогда это преступление, достойное кары; если же оно ловко скрыто - это удача, достойная похвалы." .

Благотворительность внука, раздававшего щедрые милостыни, подкрепляла фольклорный стереотип о неправедности нажитого богатства и объясняла благодеяния потребностью покаяться: “Уж не грехи ли замаливал?”

В деревнях Нижегородской области охотно рассказывают о грехах Бугрова, в частности - о склонности его к прелюбодеянию, и как свидетельство его щедрых подарков бывшим возлюбленным, показывают домишки в три оконца, которые в Городце называют “дом ха-ха”, а на Сейме указывают целую улицу подобных строений.

По версии миссионеров православной церкви, бугровские подарки должны были служить "распространению раскола": "Бугров с Блиновыми фанатично воспитанных в духе раскола в Малиновских скитах девушек выдают в Городец в замужество, награждая приличным приданым от 1000 до 15000 руб. смотря по состоянию жениха" . Иными словами, Бугров всеми доступными способами приумножал количество единоверцев.

Впрочем, народное сознание тут же и оправдывает этот грех Бугрова, объясняя это его несложившейся семейной жизнью. Более того, родовое крестьянское сознание не могло примириться со смертью его троих детей и наделило его незаконным сыном: “А жен у Бугрова не бывало, наложницы только были. И детей не было. Один только незаконный был, Севериан, попросту Еверя. Дом Евери и посейчас стоит, там коммунхоз.” Мифологизированный образ купца-старообрядца, выходца из крестьян, оказывается настолько близким, что его приобщают и к крестьянским страданиям послереволюционных годов - “детей Евери и всю семью расстреляли” .

Впрочем, в Нижегородском архиве хранится "Дело... о расследовании семейного положения крестьянина Анохина, незаконнорожденного сына Н.А.Бугрова": многие непрочь были взыскать с богатейшего купца хоть малую толику. Дело свидетельствует о том, что Н.А.Бугров действительно имел незаконнорожденного сына, Дмитрия Андрияновича Анохина, которого не признавал и всячески старался унизить, назначая на самые ничтожные должности "по торговой части". Дед Анохина, Александр Петрович Бугров, напротив, к внуку благоволил и, видимо, сулил ему долю от своих капиталов .

Слухи о нюансах личной жизни купца Бугрова прижились не только в народной памяти, но и были зафиксированы виднейшими литераторами и публицистами того времени. В.А.Гиляровский указывает как нижегородские, так и московские источники подобных сведений . Такая человеческая слабость легендарного купца делает образ его ближе и понятнее русскому сердцу.

Конфессиональная принадлежность нижегородского купечества особым образом отражалась на его отношении к богатству и к ближним, накладывая отпечаток на специфику благотворительности. Христианское учение о любви к ближнему и помощи нуждающимся в среде старообрядцев закрепилось и сохранилось наиболее прочно по ряду причин. Необходимость выживания в идеологически чуждой, даже враждебной, среде вынудила старообрядцев мыслить интересами всей общины. Отсюда - такая пристальная забота о благосостоянии своих единоверцев. Проявлялась она и во взаимовыручке, и в защите общих интересов старообрядцев на уровне всего государства. Достаточно изолированное в ХVIII-ХIХ вв. и гонимое властями сообщество старообрядцев наиболее последовательно и педантично придерживалось выработанных в древности норм христианской этики, норм личной и общественной жизни. Каждый шаг и поступок в старообрядческой среде и теперь стремятся выверить по Писанию и Преданию, обращаясь к словам Златоуста, аввы Дорофея, статьям Кормчей книги. Выдержки из "древлепечатных" книг до сих пор являются весомым аргументом при решении вопросов о втором браке, о воинской службе, о получении пенсии, об отношении к иностранцам, и даже - о гласности, как общенациональной реалии последних лет ("Тайну цареву хранить следует" - цитируют старообрядцы по поводу рассуждений в прессе о личных делах Президента) .Строгий уклад семейной и общественной жизни требует от старообрядца трезвого и критического взгляда на мир, следования нормам морали и принятым правилам - не пить, не курить, не предаваться блуду, посвящать себя воспитанию детей и заботе о них. Соблюдение строгих норм, с одной стороны, и необходимость противостоять давлению со стороны властей и официальной церкви, с другой, сформировали на протяжении столетий особый характер старообрядца - трезвого, грамотного, предприимчивого, ответственного перед близкими и Богом. Это позволило купцам- старообрядцам на рубеже ХIХ-ХХ вв. войти в экономическую элиту России и реализовать свои материальные и духовные потребности во благо себе и обществу.

Нижегородские купцы-старообрядцы, проявившие себя в шедрых подаяниях на благо города, на нужды единоверцев и неимущих, напоминают о себе памятниками архитектуры, коллекциями книг и икон, и, что особенно примечательно, живут в передающихся из поколения в поколение народных преданиях и легендах. Наши представления о мотивах, способах и результатах купеческой благотворительности пока приблизительны и фрагментарны, так как до самого последнего времени это явление почти не изучалось; еще предстоит понять, насколько значителен вклад в русскую экономическую жизнь и культуру старообрядческого купечества, промышленного и финансового капитала, меценатства.

ПРИМЕЧАНИЯ

Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991. С.113.

См., например: Боханов А. Коллекционеры и меценаты в России. М., 1989; Поздеева И. Русское старообрядчество и Москва в начале ХХ века // Мир старообрядчества. Вып. 2. М., 1995.

Институт рукописной и старопечатной книги (далее - ИРиСК). Архив А.Н.Путиной. № 77-146.

Костомаров Н.И. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа. М., 1993. С.42.

Филатов Н.Ф. Нижний Новгород. Архитектура XIV- начала ХХ в. Н.Н., 1994; Филатов Н.Ф. Города и посады Нижегородского Поволжья в XVII веке: История. Архитектура. Горький, 1989.

Материалы по истории раскола за первое время его существования. Под ред. Н.И.Субботина. М., 1847. Т.1. С.198-201, 256-258.

Мельников П.И. Отчет о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии // Сборник НГУАК. Н.Новгород, 1911. Т.IX. С.56-57.

Шарун Н.И. По залам художественного музея. Горький, 1985. С.4.

Адрианов Ю., Шамшурин В. Старый Нижний. Н.Н.,1994. С. 178.

Смирнова Л.М. Нижний Новгород до и после. Н.Новгород, 1996. С. 1299.

Государственный архив Нижегородской области (далее - ГАНО), ф.2, оп.6, 1887г., д.1101.

Смирнов Д. Картинки нижегородского быта ХIХ, Горький, 1948. С. 166.

ГАНО, ф.2, оп.6, 1891 г., д. 1424.

ГАНО, ф.570, оп.559, 1888 г., д.21.

ГАНО ф. 570, оп. 559, 1894г., д. 23.

ГАНО, ф.2, оп.6, 1893 г., д. 1802; ф. 570, оп.559, 1894 г., д.23.

ГАНО, ф.2, оп.6, 1904 г., д. 2644.

Агафонова И.С. и др. Малиновский старообрядческий скит и проблема его сохранения как историко-культурного комплекса. //Памятники истории и архитектуры Европейской России, Н.Н.,1995. С. 208-216.

ГАНО, ф.3074, оп. 1, д.262.

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1995 г.

Смирнова Л.М. Нижний Новгород до и после. Н.Н., 1996. С.238.

ГАНО, ф.2, оп.6, 1883г., д.999.

ГАНО, ф.570, оп.559,1888 г., д. 21.

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996г.

Милотворский И.А. История заселения Семеновского уезда и города Семенова (1855-1937), рукопись (хранится в историко-художественном музее г.Семенов Нижегородской обл.). С.152.

ГАНО. ф.2, оп.6, 1891 г., д.1447.

ГАНО, ф.2, оп.6, 1892 г., д.1646.

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996 г.

ГАНО, ф.1, оп.1, д.170, л.19а. Следует уточнить, что это были не вновь возникшие, а легализованные местными властями старые общины.

Цит. по: Адрианов Ю.А., Шамшурин В.А. Старый Нижний: Историко-литературные очерки. Н.Новгород, 1994. С.193-194.

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996 г.

Елпатьевский С.Я. Воспоминания за 50 лет. Л., 1929. С.217-218.

Горячев А.Я., Горячев В.А. Старообрядцы Городца - хранители русской книжной культуры// Мир старообрядчества. Вып.1. М.; Спб., 1992. С. 63.

Балакин П.П. О нижегородской школе иконописи// Записки краеведов. Н.Новгород, 1991. С.198.

Галай Ю. Хранить истории следы. Горький, 1989. С. 28-30.

Рукописные собрания Государственной библиотеки СССР им.В.И.Ленина. Указатель. Т.1. Вып.2. С.33, 183.

Книги кириллической печати XVI-XVII веков в фондах Нижегородской областной библиотеки. Н.Новгород, 1992. № 181, №171, № 175.

Собрание ИРиСК. № 49.

Книги кириллической печати XVI-XVII веков в фондах Нижегородской областной библиотеки. № 95.

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1992 г.

Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991. С.25.

ГАНО, ф.570, оп.559, 1889 г., д.12а; ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1995 г.

Прилуцкий Ю.В. В захолустьях (Путевые впечатления) // Полн. собр. соч. Т.1. Семенов, 1917. С.118; ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1993, 1994 г.

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1993 г.

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996 г.

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1996 г.

Адрианов Ю., Шамшурин В. Старый Нижний, Н.Н.,1994. С. 178

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1995 г.

Смирнов Д. Картинки нижегородского быта XIX века. Горький, 1948. С. 132.

Смирнов Д. Картинки нижегородского быта XIX века. Горький, 1948. С.126.

Цит. по: Андрианов Ю., Шамшурин В. Старый Нижний, Н.Н.,1994. С. 177.

ГАНО, ф.570, оп.559, 1894, д.23.

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1993, 1995 г.

ГАНО, ф.2, оп.6, 1878 г., д. 929.

Гиляровский В.А. "Нижегородское обалдение" // Собр.соч. в 4-х тт. Т.3, М., 1967. С.221-223.

ИРиСК. Экспедиционные материалы. 1993, 1996 гг.

Институт рукописной и старопечатной книги

Исследование проведено при поддержке РГНФ

(Традиционная культура. М., 2001. № 3)

http://irisk.vvnb.ru/Blago.htm

Русская Цивилизация