В литературе вообще, а в русской литера-туре в особенности, проблема взаимоотно-шения человека с окружающим его миром занимает существенное место. Личность и среда, индивидуум и общество — об этом размышляли многие русские писатели XIX века. Плоды этих размышлений отрази-лись во многих устойчивых формулировках, например в известной фразе «среда за-ела». Заметно обострился интерес к этой теме в конце XIX — начале XX века, в эпоху, переломную для России. В духе гуманисти-ческих традиций, унаследованных от про-шлого, рассматривает этот вопрос Алек-сандр Куприн, используя при этом все ху-дожественные средства, которые стали достижением рубежа веков.
Творчество этого писателя было долгое время как бы в тени, его заслоняли яркие представители современников. Сегодня произведения А. Куприна вызывают боль-шой интерес. Они привлекают читателя своей простотой, человечностью, демокра-тичностью в самом благородном смысле этого слова. Мир героев А. Куприна пестр и разнообразен. Он сам прожил яркую, на-полненную многообразными впечатления-ми жизнь — был и военным, и конторщи-ком, и землемером, и актером бродячей цирковой труппы. А. Куприн много раз го-ворил, что не понимает писателей, которые не находят в природе и людях ничего инте-реснее себя. Писателю очень интересны человеческие судьбы, при этом герои его произведений — чаще всего не удачливые, преуспевающие, довольные собой и жиз-нью люди, а скорее наоборот. Но А. Куприн относится к своим внешне неказистым и невезучим героям с той теплотой и чело-вечностью, которые всегда отличала рус-ских писателей. В персонажах рассказов «Белый пудель», «Тапер», «Гамбринус», а также многих других угадываются черты «маленького человека», однако писатель не просто воспроизводит этот тип, но заново переосмысливает его.
Раскроем очень известный рассказ Купри-на «Гранатовый браслет», написанный в 1911 году. В основе его сюжета — реальное событие — любовь телеграфного чиновника П. П. Желткова к жене важного чиновника, члена Государственного совета Любимова. Об этой истории упоминает сын Любимо-вой, автор известных воспоминаний Лев Лю-бимов. В жизни все закончилось иначе, чем в рассказе А. Куприна, —. чиновник принял браслет и перестал писать письма, больше о нем ничего не было известно. В семье Лю-бимовых этот случай вспоминался как странный и курьезный. Под пером же писателя история вылилась в печальный и трагический рассказ о жизни маленького человека, которого возвысила и погубила любовь. Это передается через композицию произведения. В нем дается обширное, неторопливое вступление, кото-рое вводит нас в экспозицию дома Шейных. Сама история необыкновенной любви, исто-рия гранатового браслета рассказывается таким образом, что мы видим ее глазами разных людей: князя Василия, который рас-сказывает ее как анекдотический случай, брата Николая, для которого все в этой исто-рии видится оскорбительным и подозри-тельным, самой Веры Николаевны и, нако-нец, генерала Аносова, первым предполо-жившего, что здесь, может быть, кроется настоящая любовь, «о которой грезят жен-щины и на которую больше не способны мужчины». Круг, к которому принадлежит Вера Николаевна, не может допустить, что это настоящее чувство, не столько из-за странности поведения Желткова, сколько из-за предрассудков, которые владеют ими. Куприн же, желая убедить нас, читателей, в подлинности любви Желткова, прибегает к самому неопровержимому аргументу — самоубийству героя. Таким образом утверж-дается право маленького человека на счас-тье, при этом возникает мотив его нравст-венного превосходства над людьми, столь жестоко оскорбившими его, не сумевшими понять силу чувства, которое составляло весь смысл его жизни.
Рассказ Куприна одновременно грустный и светлый. Его пронизывает музыкальное начало — в качестве эпиграфа указывается музыкальное произведение, — и заверша-ется рассказ сценой, когда героиня слуша-ет музыку в трагический для нее момент нравственного прозрения. В текст произве-дения входит тема неотвратимости гибели главного героя — она передана через сим-волику света: в момент получения браслета Вера Николаевна видит красные камни в нем и с тревогой думает, что они похожи на кровь. Наконец, в рассказе возникает тема столкновения различных культурных тради-ций: тема востока — монгольская кровь от-ца Веры и Анны, татарского князя, вводит в рассказ тему любви-страсти, безрассуд-ности; упоминание о том, что мать сес-тер — англичанка, вводит тему рассудочно-сти, бесстрастности в сфере чувств, власти разума над сердцем. В финальной части рассказа появляется третья линия: не слу-чайно, что квартирная хозяйка оказывается католичкой. Этим в произведение вводится тема любви-преклонения, которым в като-личестве окружена Божья Матерь, любви-самопожертвования.
Герой А. Куприна, маленький человек, сталкивается с окружающим его миром не-понимания, миром людей, для которых лю-бовь — это род безумия, и, столкнувшись с ним, погибает.
В замечательной повести «Олеся» перед нами предстает поэтический образ девуш-ки, выросшей в избе старой «колдуньи», вне обычных норм крестьянской семьи. Любовь Олеси к случайно заехавшему в глухую лесную деревушку интеллигенту Ивану Тимофеевичу — это свободное, про-стое и сильное чувство, без оглядки и обяза-тельств, среди высоких сосен, окрашенных багровым отблеском догорающей зари. Ис-тория девушки заканчивается трагически. В привольную жизнь Олеси вторгаются и ко-рыстные расчеты деревенских чиновников, и суеверия темных крестьян. Избитая и ос-меянная, Олеся вынуждена с Мануйлихой бежать из лесного гнезда.
В произведениях Куприна многие герои имеют сходные черты — это душевная чисто-та, мечтательность, пылкое воображение, со-единенное с непрактичностью и безволием. И яснее всего раскрываются они в любви. Все герои относятся к женщине с сыновьей чисто-той и благоговением. Готовность порибнуть ради любимой женщины, романтическое по-клонение, рыцарское служение ей — и в то же время недооценка себя, неверие в собствен-ные силы. Мужчины в рассказах Куприна как бы меняются местами с женщинами. Это энергичная, волевая «полесская колдунья» Олеся и «добрый, но только слабый» Иван Ти-мофеевич, умная, расчетливая Шурочка Ни-колаевна и «чистый, милый, но слабый и жал-кий» подпоручик Ромашов. Все это купринские герои с хрупкой душой, попавшие в жестокий мир.
Атмосферой революционных дней дышит превосходный рассказ Куприна «Гамбринус», созданный в тревожном 1907 году. Те-ма всепобеждающего искусства сплетена здесь с идеей демократизма, смелого про-теста «маленького человека» против чер-ных сил произвола и реакции. Кроткий и ве-селый Сашка своим незаурядным талантом скрипача и душевностью привлекает в одесский кабачок разноплеменную толпу портовых грузчиков, рыбаков, контрабан-дистов. С восторгом встречают они мело-дии, которые как бы являются фоном, как бы отражают общественные настроения и события — от русско-японской войны до мятежных дней революции, когда Сашкина скрипка звучит бодрыми ритмами «Марсе-льезы». В дни наступившего террора Сашка бросает вызов переодетым сыщикам и чер-носотенным «мерзавцам в папахе», отказы-ваясь играть по их требованию монархиче-ский гимн, открыто обличая их в убийствах и погромах.
Искалеченный царской охранкой, он воз-вращается к портовым друзьям, чтобы иг-рать для них на окраине мелодии оглуши-тельно-веселого «Чабана». Свободное творчество, сила народного духа, по мысли Куприна, непобедимы.
Возвращаясь к поставленному в начале вопросу — «человек и окружающий его мир», — отметим, что в русской прозе нача-ла XX века представлен широкий спектр от-ветов на него. Мы рассмотрели лишь один из вариантов — трагическое столкновение личности с окружающим его миром, его прозрения и гибели, но гибели не бессмыс-ленной, а содержащей в себе элемент очи-щения и высокого смысла.
Настоящая любовь - любовь чистая, возвышенная, всепоглощающая.
Такая любовь изображена во многих произведениях А. И. Куприна: «Гранатовый браслет», «Суламифь», «Олеся». Все три повести заканчиваются трагически: «Гранатовый браслет» и «Суламифь» разрешаются гибелью главных героев, в « Олесе» сюжетное действие заканчивается расставанием Олеси и рассказчика. По Куприну, истинная любовь обречена, потому что ей нет места в этом мире, - она всегда будет осуждаться в порочной общественной среде.
В «Олесе» препятствием для любви героев явились их социальные различия и предрассудки общества. Олеся - девушка, родившаяся и всю юность проведшая в полесских чащобах, дикая, необразованная, чуждающаяся людей. Местные жители считали её ведьмой, презирали, ненавидели (показателен оказанный ей жестокий приём у церковной ограды). Олеся не отвечала им взаимной ненавистью, она просто опасалась их и предпочитала уединение. Однако к рассказчику она прониклась доверием с первой встречи; их обоюдное влечение стремительно возрастало и постепенно переросло в настоящее чувство.
Рассказчика (Ивана) поразило в ней сочетание естественности, «лесной души», и благородства, «конечно, в лучшем смысле этого довольно пошлого слова». Олеся никогда не училась, не умела даже читать, однако говорила красноречиво и складно, «не хуже настоящей барышни». И главное, что привлекало его в полесской колдунье, это её тяготение к народным традициям, её сильный, волевой характер и свободолюбивая, чуткая и способная искренне любить душа. Олеся не умела притворствовать, поэтому её любовь не могла быть низменным порывом или маской. И герой питал к ней, такой искренней, подлинные чувства: он обрёл в девушке родственную душу, они без слов понимали друг друга. А настоящая любовь, как известно, строится на взаимопонимании.
Олеся любила Ивана самозабвенно, жертвенно. Боясь, что его осудит общество, девушка оставила его, отказалась от своего счастья, предпочтя его счастье. Каждый из героев выбрал благополучие другого. Но их личное счастье оказалось невозможным без взаимной любви. Это подтверждает финал повести: «Господи! Что же такое случилось?» - прошептал Иван, «входя с замиранием сердца в сени». Это был апогей несчастья героя.
Любовь соединила их навеки и навеки разлучила: только сильные чувства побудили Олесю покинуть Ивана, а Ивана - позволить ей это. Они не боялись за самих себя, но опасались друг за друга. Олеся ради Ивана отправилась в церковь, осознавая, что её ожидает там опасность. Но она не выдала своих опасений Ивану, чтобы не огорчить его. В сцене их последнего свидания она также не хотела огорчать возлюбленного, разочаровывать его, потому не поворачивалась к нему лицом до тех пор, пока он «с нежным умилением отнял её голову от подушки». Онавзывала: «Не смотри на меня... Прошу тебя... Гадкая я теперь...» Но Ивана не смутили длинные красные ссадины, избороздившие её лоб, щёки и шею, - он принимал её такой, какая она есть, он не отвернулся от неё, израненной, для него она и тогда являлась самой красивой. Он любил её безоговорочно и не отказывался от намерения жениться на ней. Но в жестоком обществе, закостенелом в предрассудках, это было невозможно.
Олеся была изгоем общества. Люди считали, что Олеся накликивает беду, ворожит, презирали и боялись её, а Иван верил ей. Даже когда она сама принялась уверять его, что обладает колдовской силой, он не сомневался, что она добрая и никому не способна причинить зло, что сила, заключенная в ней, - светлая, а сплетни о ней - суеверный вымысел. Он не мог подозревать Олесю в чём-либо дурном, он доверял ей, а значит, испытывал настоящую любовь, любовь, основанную на вере, надежде и всепрощении.
Олеся тоже готова была простить Ивана в любой ситуации, обвинить себя, но выгородить его (хотя именно из-за Ивана пошла в церковь, в произошедшем с ней несчастье она винила только себя). Слёзы и неумолимую дрожь в сердце у читателя вызывает ответ Олеси на просьбу героя простить его: «Да что ты!.. Что ты, милый?.. Как тебе не стыдно и думать об этом? Чем же ты виноват здесь? Всё я одна, глупая... Ну, чего я полезла в самом деле? Нет, солнышко, ты себя не вйновать...» Всю вину и всю ответственность за свершившееся девушка возлагала на себя. И за последующие действия -- тоже. Никогда ничего не боявшаяся Олеся вдруг испугалась... за Ивана. Иван неоднократно предлагал Олесе выйти за него замуж, высказывал ей заверения в их дальнейшем, счастливом и совместном, будущем, но девушка боялась подставить его под удар закона и молвы, бросить тень на его репутацию. А Иван в свою очередь пренебрегал репутацией во имя любви.
Их чувство не принесло им счастья, жертвы во имя друг друга - тоже. Слишком сильно довлело над ними общество. Но побороть их любовь никакие предрассудки не могли. Рассказчик после исчезновения Олеси говорит: «Сстеснённым, переполненным слезами сердцем я хотел уже выйти из хаты, как вдруг моё внимание привлёк яркий предмет, очевидно нарочно повешенный на угол оконной рамы. Это была нитка дешёвых красных бус, известных в Полесье под названием "кораллов", - единственная вещь, которая осталась мне на память об Олесе и её нежной, великодушной любви ». Эта незабвенная вещица символизировала для Ивана любовь Олеси, которую та даже после расставания стремилась передать ему.
Понятия «душа» и «любовь» для обоих героев были неразделимы, поэтому их любовь - чиста и непорочна, возвышенна и искренна, как и души - чистые, светлые. Любовь для них - творение души. Чувство, лишённое недоверия и ревности: «Ревновал ли ты меня?» - «Никогда, Олеся! Никогда!» Как можно было ревновать её, чистую и светлую Олесю?! Слишком возвышенной, сильной и крепкой была их взаимная любовь, чтобы допускать эгоистического инстинкта - ревности. Сама по себе их любовь исключала всё приземлённое, пошлое, банальное; герои любили не для себе, не свою любовь лелеяли, а отдавали души друг другу.
Такая любовь - вечная, но непонятая обществом, жертвенная, но не приносящая счастье, может быть дарована не многим и лишь раз в жизни. Потому что такая любовь - высшее проявление Человека. А человек рождается лишь однажды.
кто сколько сможет (очень поможите) это внутренный экзамен по литетаруте 1. В чем трагизм любви Желткова, героя рассказа Куприна «Гранатовый браслет»?
2. Докажите, что для героя рассказа Куприна «Гранатовый браслет» любовь является высшей ценностью мира.
3. Покажите богатство духовного мира героини повести Куприна «Олеся».
4. Докажите, приведя примеры из произведений Куприна, что его любимый герой – молодой человек, мягкий, интеллигентный, совестливый, горячо сочувствующий «меньшому брату» и одновременно безвольный, трагически подчиняющийся силе среды и обстоятельств.
5. Почему эпоху поэтов начала 20 века характеризуют как «серебряный век» русской поэзии? В чём его принципиальные отличия от «золотого века»?
6. Какие три совета дает юному поэту лирический герой стихотворения В.Я. Брюсова «Юному поэту»? Согласны ли вы с его позицией? Каким, на ваш взгляд, должен быть истинный поэт? Прочтите стихотворение наизусть.
7. Расскажите, что вы знаете о Брюсове – переводчике. Назовите его основные переводы. С каких языков они осуществлены?
8. Как в лирике Бальмонта проявляется интерес к древнеславянскому фольклору? Какие образы возникают? Проанализируйте стихотворения «Злые чары» и «Жар-птица».
9. Какую картину Бальмонт рисует в стихотворении «Первая любовь»? Расскажите о своём восприятии этого стихотворения.
10. Охарактеризуйте творчество раннего Маяковского. Каковы его основные специфические особенности? Прочтите одно стихотворение этого периода наизусть.
11. «Свобода – самое прекрасное в жизни, ради неё человек должен быть готов пожертвовать всем, даже жизнью». Подтвердите слова Горького примерами из его рассказов «Макар Чудра» и «Старуха Изергиль».
12. Докажите, что даже безумный, но неординарный шаг, по мнению Горького, останется в памяти людей. Приведите примеры из «Песни о Соколе», «Песни о буревестнике», «Легенде о Марко».
13. Какое значение имеет смысл названия пьесы «На дне»? Объясните его символическое звучание.
14. Кому посвящен цикл стихотворений Блока «Стихи о Прекрасной Даме»? В связи с чем написан? Проанализируйте 3 стихотворения из этого сборника. Одно прочтите наизусть.
15. Как раскрывается тема Дома в романе Булгакова «Белая гвардия»? Какое символическое значение для Булгакова имеет слово «дом»?
16. Какие философские проблемы поднимаются в романе Булгакова «Мастер и Маргарита»?
17. Покажите неразрывность связи судьбы и творчества Цветаевой с Москвой. Проанализируйте цикл «Стихи о Москве». Прочтите одно стихотворение наизусть.
18. Охарактеризуйте образ лирической героини поэмы «Реквием».
19. Охарактеризуйте казачий быт, изображённый Шолоховым. Покажите особенности речи казаков. Как они помогают писателю передать жизненность обстановки. Как писатель рисует жизнь станицы?
20. Охарактеризуйте семейный уклад Мелеховых, Коршуновых, Астаховых. Составьте сравнительно-сопоставительную характеристику.
21. Как в романе «Тихий Дон» изображена Первая мировая война?
22. Сравните Аксинью и Наталью, объясните чувство Григория к каждой из них. Какое значение имеют имена героинь? Почему обе гибнут?
23. В чём смысл названия рассказа Шолохова «Судьба человека»?
24. Дайте подробную характеристику военной прозы и поэзии. Проанализируйте 2 произведения.
25. Дайте подробную характеристику городской прозе. Проанализируйте 2 произведения.
“Да святится имя твое”
(Урок-беседа “Тема любви в творчестве А. И. Куприна”) 11 класс
Тема урока . Тема любви в творчестве А. И. Куприна.
Цель урока . На примере повестей “Молох”, “Гранатовый браслет”, “Олеся”, “Поединок” раскрыть острые социально — нравственные проблемы затронутые в этих произведениях.
Учитель . А. И. Куприна, чудесного мастера художественного слова, гуманиста и правдоискателя, с не меньшим основанием можно назвать и певцом возвышенной любви, подарившим читателям три повести — “ Гранатовый браслет ” , “ Олеся ” и “ Суламифь ” ,- объединенных этой прекрасной темой.
Протестуя против пошлости и цинизма буржуазного общества, продажных чувств, “ зоологических ” проявлений инстинктов, писатель создает удивительные по красоте и силе примеры идеальной любви, отправляясь для этого в глубину веков (“ Суламифь ” ), забираясь в лесную глушь Волынской губернии (“ Олеся ” ), заглядывая в каморку влюбленного отшельника, последнего романтика в жестоком и расчетливом мире (“ Гранатовый браслет ” ).
Приступая к анализу повести “ Гранатовый браслет ” (1911), необходимо кратко остановиться на сюжете произведения, что поможет уяснить основные проблемы, затрагиваемые в нем, понять обстоятельства трагической любви “ маленького человека ” , почувствовать время, в рамках которого происходят события повести.
Ученик . Мелкий чиновник, одинокий и робкий мечтатель, влюбляется в молодую светскую даму, представительницу так называемого “высшего сословия”. Восемь лет продолжается безответная и безнадежная любовь. Письма влюбленного служат предметом насмешек и издевательств членов семейного клана князей Шеиных и Булат-Тугановских. Не воспринимает их всерьез и княгиня Вера Николаевна, адресат этих любовных откровений. Присланный неизвестным влюбленным подарок — гранатовый браслет — вызывает бурю негодования брата княгини, товарища прокурора Булат-Тугановского. Он готов растоптать, уничтожить “плебея”, осмелившегося оказывать знаки внимания потомственной дворянке. Близкие княгине люди считают бедного телеграфиста ненормальным, маньяком. И только старый генерал Аносов, с которым любит откровенничать княгиня, догадывается об истинных мотивах столь рискованных поступков неизвестного влюбленного: “А — почем знать ? Может быть, твой жизненный путь, Верочка, пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины”. Любовь “маленького человека” заканчивается трагически. Не выдержав столкновения с миром жестокости и равнодушия, с озлобленностью очерствевших душ, герой повести погибает.
Учитель . Мне припомнилось стихотворение австрийского поэта первой половины XIX в. Николая Ленау, который имеет связь с содержанием повести “Гранатовый браслет”:
Молчать и гибнуть… Но милей,
Чем жизнь, волшебные оковы!
Свой лучший сон в очах у ней
Искать не проронив ни слова! —
Как свет застенчивой лампад
Трепещет пред лицом Мадонны
И, умирая, ловит взгляд,
Небесный взгляд ее бездонный!..
“Молчать и гибнуть” — вот духовный обет влюбленного телеграфиста. И все-таки он нарушает его, напоминая о себе своей единственной и недоступной Мадонне. Это поддерживает в его душе надежду, дает ему силы переносить страдание любви. Любви страстной, испепиляющей которую он готов унести с собой в потусторонний мир. Смерть не страшит героя. Любовь сильнее смерти. Он благодарен той, которая вызвала в его сердце это прекрасное чувство, возвысившее его, маленького человека, над огромным суетным миром, миром несправедливости и злобы. Именно поэтому, уходя из жизни, он благословляет свою возлюбленную: “Да святится имя твое”.
Ученик . Могла ли быть такая любовь в действительности ? “Гранатовый браслет” — чистый вымысел или Куприн сумел найти в жизни сюжет, отвечающий его авторской идее ?
Учитель . Писатель старался находить в реальном мире сюжеты и образы для своих произведений. В основу повести положены факты из семейной хроники князей Туган-Барановских. В октябре 1910 г. Куприн сообщал об этом своему другу, критику и историку литературы Ф. Д. Батюшкову: “Это — помнишь ? — печальная история маленького телеграфного чиновника К. П. Желтикова, который был так безнадежно, трогательно и самоотверженно влюблен в жену Любимого (Д. Н. Теперь губернатор с Вильне)”.
Ученик . Так что же все таки любовь ? В повести Куприна старик-генерал Аносов ратует за сильную любовь, которая “заключает весь смысл жизни — всю вселенную!” Любовь и вселенная — это же абстракция!
Учитель . Не совсем так. Любовь не может быть изолированной. Она проявляется во всем спектре человеческой жизнедеятельности. Истинная любовь, по мысли Куприна, является основой всего земного. И не только земного. Возможно поэтому влюбленные часто обращают свои взоры к звездному небу. Великий итальянский поэт Данте Алигьери не случайно стихом каждой из трех частей “Божественной комедии” сделал слова: “Любовь, движущая солнцем и прочими звездами”. А теперь давайте вместе попробуем еще раз найти в тексте повести слова, выражающие взгляды Куприна на любовь. Попытаемся сформулировать их.
Ученик . Писатель рассматривает любовь как глубокое нравственно-психологическое чувство. Устами генерала Аносова он говорит, что это чувство не должно быть не легкомысленным, ни примитивным, ни, тем более, основываться на выходе и корысти: “Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться”.
Второй ученик . Любовь, по Куприну, должна основываться на высоких, возвышенных чувствах, на взаимном уважении, симпатии, доверии, верности, искренности, честности и правдивости. Она должна стремиться к идеалу. “Вы видели когда-нибудь такую любовь, дедушка!” — тихо спросила Вера. Ответ старика был отрицательным.
Таким образом, мы говорим о любви, которую надо нести в себе всю жизнь, следовать ей, не предаваясь мимолетным страстям и увлечениям, о которых, кстати, и вспоминал генерал.
Учитель . А. М. Горький, который раннее критиковал Куприна за отход от реальной действительности в мир мистики, от этой повести был в восторге. В одном из писем он писал: ”А какая превосходная вещь “Гранатовый браслет” Куприна… Чудесно! И я — рад, я — с праздником! Начинается хорошая литература!”.
Чем объясняется, по-вашему, такая оценка ?
Второй ученик . Куприн вскрыл духовную ограниченность представителей “высшего сословия”, проявляющуюся перед лицом чистой, бескорыстной любви.
Третий ученик . Автор показал, как буржуазный Молох врывается в “святая святых” человеческих чувств, разрушая и извращая их красоту и естественность.
Учитель . Итак, повесть “Гранатовый браслет” — подтверждение того, как Куприн ищет в реальной жизни людей, “одержимых” высоким чувством любви, способных подняться над окружающей пошлостью и бездуховностью, готовых отдать все, не требуя ничего взамен. Писатель воспевает возвышенную любовь, противопоставляя ее ненависти,. Вражде, недоверию, антипатии, равнодушию. В письме к Ф. Д. Батюшкову (1906) он утверждает: “Любовь — это самое яркое и наиболее понятное воспроизведение моего Я. Не в силе, не в ловкости, не в уме, не в таланте.., не в творчестве выражается индивидуальность. Но в любви”.
Эта мысль писателя получила воплощение в другой его повести — “Олеся” (1898). Давайте вспомним сюжет этого произведения.
Ученик . Написана повесть сразу после знаменитого “Молоха”, в котором Куприн показал жестокий мир капитала со всеми его ужасами и пороками. События, изображенные в ней, происходят в Волынской губернии, на окраине Полесья, куда, казалось бы, не должны были проникнуть злоба и обман, от которых бежит герой повести — Иван Тимофеевич, русский дворянин и интеллигент. Здесь, в лесной глуши, происходит его знакомство с “дочерью природы” — полесской девушкой Олесей. Красота “больших, блестящих темных глаз, которым тонкие, надломленные посредине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности”, “первобытное и яркое воображение”, “гибкий, подвижный ум” Олеси покорили сердце Ивана Тимофеевича.
Учитель . Все ли так безоблачно в повести ? Невежество, стяжательство, ложь успели свить гнездо и в этой полесской деревушке. Свободная, смелая Олеся не по нраву суеверным поселянам, считающим ее колдуньей. Они ненавидят ее и преследуют. Противостояние очевидно. В полярных отношениях, несмотря на взаимную любовь, находятся, кроме всего, Олеся и Иван Тимофеевич. Давайте вспомним как характеризует его писатель.
Ученик . Его характеристику Куприн дает устами героини повести. Во время гадания Олеся говорит Ивану Тимофеевичу: “Человек вы хотя и добрый, но только слабый… Доброта ваша не хорошая, не сердечная. Слову вы своему не господин над людьми любите верх брать, а сами им хотя и не хотите но подчиняетесь”.
Учитель . Выросший в царстве жестокого Молоха, Иван Тимофеевич отравлен его порочным дыханием. Так он не в состоянии разрушить стену, разделяющую духовный мир “дочери природы” и его собственной. Он понимает невозможность совместного счастья. Понимает это, а вернее, догадывается и Олеся “Наивная, очаровательная сказка” любви заканчивается разлука. И виной тому, как уже говорилось невежественные поселяне, но и Иван Тимофеевич.
Какая же основная мысль повести ? Что хотел сказать Куприн, что предложить, от чего предостеречь ?
Ученик . Только вдали от цивилизации, от капиталистического города можно найти человека, способного любить бескорыстно, преданно. Только в единении с природой, в сохранении естественности человек способен достигнуть духовной чистоты и благородства.
Учитель . Завершается повесть удивительно характерной художественной деталью. Давайте вспомним, какой именно, и попытаемся объяснить, для чего она понадобилась автору.
Ученик . Иван Тимофеевич после поспешного исчезновения Олеси и ее бабки находит в опустевшей хате оставленную ему на память нитку красных бус. Этот простой бесхитростный подарок не столько память о “нежной, великодушной любви” Олеси, сколько символ ее чистого естественного чувства, символ ее негаснущей любви. Каждая бусинка, как огонек этой любви. Есть что-то общее между Олесиными “кораллами” и гранатовым браслетом, подаренным телеграфистом Желтковым княгине Вере.
Учитель . что ж, можно принять такое толкование. Естественное чувство любви воспето Куприным еще в одной повести “Суламифь” (1908), созданной по мотивам библейской книги “Песнь песен”. Кто напомнит сюжет повести ?
Ученик . В ней рассказывается о взаимной любви Суламифь — воплощение чистой и жертвенной любви — противопоставлена злой и завистливой царице Асис, отвергнутой Соломоном. Царь-мудрец покорен чистотой любви безродной девушки. Горячие и нежные чувства не принесли счастья возлюбленным: любовь заканчивается трагически. Меч убийцы лишает жизни Суламифь.
Учитель . Но даже смерть не может победить ее любовь. Пораженная мечом Элиава, которого подослала коварная Асис, Суламифь говорит своему возлюбленному: “Благодарю тебя, мой царь, за все: за твою любовь, за твою красоту, за твою мудрость, к которой ты позволил мне прильнуть устами, как к сладкому источнику… Никогда не было и не будет женщины счастливее меня”.
Ученик . Эти слова напоминают сказанное чиновником Желтковым в “Гранатовом браслете”: “Да святится имя твое”.
Учитель . Да связь между повестями ”Гранатовый браслет”, “Олеся” и “Суламифь” очевидна. Все вместе они — гимн женской красоте и любви, гимн женщине, духовно чистой и мудрой, гимн возвышенному первозданному чувству. Все три повести имеют глубоко общечеловеческий характер. Они поднимают проблемы, которые будут вечно волновать человечество.
© ООО «Издательство АСТ»
* * *
Гранатовый браслет
L. van Beethoven. 2 Son. (ор. 2, № 2).
Largo Appassionato
I
В середине августа, перед рождением молодого месяца, вдруг наступили отвратительные погоды, какие так свойственны северному побережью Черного моря. То по целым суткам тяжело лежал над землею и морем густой туман, и тогда огромная сирена на маяке ревела днем и ночью, точно бешеный бык. То с утра до утра шел не переставая мелкий, как водяная пыль, дождик, превращавший глинистые дороги и тропинки в сплошную густую грязь, в которой увязали надолго возы и экипажи. То задувал с северо-запада, со стороны степи, свирепый ураган; от него верхушки деревьев раскачивались, пригибаясь и выпрямляясь, точно волны в бурю, гремели по ночам железные кровли дач, казалось, будто кто-то бегает по ним в подкованных сапогах, вздрагивали оконные рамы, хлопали двери, и дико завывало в печных трубах. Несколько рыбачьих баркасов заблудилось в море, а два и совсем не вернулись: только спустя неделю повыбрасывало трупы рыбаков в разных местах берега.
Обитатели пригородного морского курорта – большей частью греки и евреи, жизнелюбивые и мнительные, как все южане, – поспешно перебирались в город. По размякшему шоссе без конца тянулись ломовые дроги, перегруженные всяческими домашними вещами: тюфяками, диванами, сундуками, стульями, умывальниками, самоварами. Жалко, и грустно, и противно было глядеть сквозь мутную кисею дождя на этот жалкий скарб, казавшийся таким изношенным, грязным и нищенским; на горничных и кухарок, сидевших на верху воза на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках, на запотевших, обессилевших лошадей, которые то и дело останавливались, дрожа коленями, дымясь и часто нося боками, на сипло ругавшихся дрогалей, закутанных от дождя в рогожи. Еще печальнее было видеть оставленные дачи с их внезапным простором, пустотой и оголенностью, с изуродованными клумбами, разбитыми стеклами, брошенными собаками и всяческим дачным сором из окурков, бумажек, черепков, коробочек и аптекарских пузырьков.
Но к началу сентября погода вдруг резко и совсем нежданно переменилась. Сразу наступили тихие безоблачные дни, такие ясные, солнечные и теплые, каких не было даже в июле. На обсохших сжатых полях, на их колючей желтой щетине заблестела слюдяным блеском осенняя паутина. Успокоившиеся деревья бесшумно и покорно роняли желтые листья.
Княгиня Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства, не могла покинуть дачи, потому что в их городском доме еще не покончили с ремонтом. И теперь она очень радовалась наступившим прелестным дням, тишине, уединению, чистому воздуху, щебетанью на телеграфных проволоках ласточек, стаившихся к отлету, и ласковому соленому ветерку, слабо тянувшему с моря.
II
Кроме того, сегодня был день ее именин – 17 сентября. По милым, отдаленным воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда ожидала от него чего-то счастливо-чудесного. Муж, уезжая утром по спешным делам в город, положил ей на ночной столик футляр с прекрасными серьгами из грушевидных жемчужин, и этот подарок еще больше веселил ее.
Она была одна во всем доме. Ее холостой брат Николай, товарищ прокурора, живший обыкновенно вместе с ними, также уехал в город, в суд. К обеду муж обещал привезти немногих и только самых близких знакомых. Хорошо выходило, что именины совпали с дачным временем. В городе пришлось бы тратиться на большой парадный обед, пожалуй, даже на бал, а здесь, на даче, можно было обойтись самыми небольшими расходами. Князь Шеин, несмотря на свое видное положение в обществе, а может быть, и благодаря ему, едва сводил концы с концами. Огромное родовое имение было почти совсем расстроено его предками, а жить приходилось выше средств: делать приемы, благотворить, хорошо одеваться, держать лошадей и т. д. Княгиня Вера, у которой прежняя страстная любовь к мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы, всеми силами старалась помочь князю удержаться от полного разорения. Она во многом, незаметно для него, отказывала себе и, насколько возможно, экономила в домашнем хозяйстве.
Теперь она ходила по саду и осторожно срезала ножницами цветы к обеденному столу. Клумбы опустели и имели беспорядочный вид. Доцветали разноцветные махровые гвоздики, а также левкой – наполовину в цветах, а наполовину в тонких зеленых стручьях, пахнувших капустой, розовые кусты еще давали – в третий раз за это лето – бутоны и розы, но уже измельчавшие, редкие, точно выродившиеся. Зато пышно цвели своей холодной, высокомерной красотою георгины, пионы и астры, распространяя в чутком воздухе осенний, травянистый, грустный запах. Остальные цветы после своей роскошной любви и чрезмерного обильного летнего материнства тихо осыпали на землю бесчисленные семена будущей жизни.
Близко на шоссе послышались знакомые звуки автомобильного трехтонного рожка. Это подъезжала сестра княгини Веры – Анна Николаевна Фриессе, с утра обещавшая по телефону приехать помочь сестре принимать гостей и по хозяйству.
Тонкий слух не обманул Веру. Она пошла навстречу. Через несколько минут у дачных ворот круто остановился изящный автомобиль-карета, и шофер, ловко спрыгнув с сиденья, распахнул дверцу.
Сестры радостно поцеловались. Они с самого раннего детства были привязаны друг к другу теплой и заботливой дружбой. По внешности они до странного не были схожи между собою. Старшая, Вера, пошла в мать, красавицу англичанку, своей высокой гибкой фигурой, нежным, но холодным и гордым лицом, прекрасными, хотя довольно большими руками и той очаровательной покатостью плеч, какую можно видеть на старинных миниатюрах. Младшая – Анна, – наоборот, унаследовала монгольскую кровь отца, татарского князя, дед которого крестился только в начале XIX столетия и древний род которого восходил до самого Тамерлана, или Ланг-Темира, как с гордостью называл ее отец, по-татарски, этого великого кровопийцу. Она была на полголовы ниже сестры, несколько широкая в плечах, живая и легкомысленная, насмешница. Лицо ее сильно монгольского типа с довольно заметными скулами, с узенькими глазами, которые она к тому же по близорукости щурила, с надменным выражением в маленьком, чувственном рте, особенно в слегка выдвинутой вперед полной нижней губе, – лицо это, однако, пленяло какой-то неуловимой и непонятной прелестью, которая заключалась, может быть, в улыбке, может быть, в глубокой женственности всех черт, может быть, в пикантной, задорно-кокетливой мимике. Ее грациозная некрасивость возбуждала и привлекала внимание мужчин гораздо чаще и сильнее, чем аристократическая красота ее сестры.
Она была замужем за очень богатым и очень глупым человеком, который ровно ничего не делал, но числился при каком-то благотворительном учреждении и имел звание камер-юнкера. Мужа она терпеть не могла, но родила от него двух детей – мальчика и девочку; больше она решила не иметь детей и не имела. Что касается Веры – та жадно хотела детей и даже, ей казалось, чем больше, тем лучше, но почему-то они у нее не рождались, и она болезненно и пылко обожала хорошеньких малокровных детей младшей сестры, всегда приличных и послушных, с бледными мучнистыми лицами и с завитыми льняными кукольными волосами.
Анна вся состояла из веселой безалаберности и милых, иногда странных противоречий. Она охотно предавалась самому рискованному флирту во всех столицах и на всех курортах Европы, но никогда не изменяла мужу, которого, однако, презрительно высмеивала и в глаза, и за глаза; была расточительна, страшно любила азартные игры, танцы, сильные впечатления, острые зрелища, посещала за границей сомнительные кафе, но в то же время отличалась щедрой добротой и глубокой, искренней набожностью, которая заставила ее даже принять тайно католичество. У нее были редкой красоты спина, грудь и плечи. Отправляясь на большие балы, она обнажалась гораздо больше пределов, дозволяемых приличием и модой, но говорили, что под низким декольте у нее всегда была надета власяница.
Вера же была строго проста, со всеми холодно и немного свысока любезна, независима и царственно спокойна.
III
– Боже мой, как у вас здесь хорошо! Как хорошо! – говорила Анна, идя быстрыми и мелкими шагами рядом с сестрой по дорожке. – Если можно, посидим немного на скамеечке над обрывом. Я так давно не видела моря. И какой чудный воздух: дышишь – и сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре, прошлым летом я сделала изумительное открытие. Знаешь, чем пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе – резедой.
Вера ласково усмехнулась:
– Ты фантазерка.
– Нет, нет. Я помню также раз, надо мной все смеялись, когда я сказала, что в лунном свете есть какой-то розовый оттенок. А на днях художник Борицкий – вот тот, что пишет мой портрет, – согласился, что я была права и что художники об этом давно знают.
– Художник – твое новое увлечение?
– Ты всегда придумаешь! – засмеялась Анна и, быстро подойдя к самому краю обрыва, отвесной стеной падавшего глубоко в море, заглянула вниз и вдруг вскрикнула в ужасе и отшатнулась назад с побледневшим лицом.
– У, как высоко! – произнесла она ослабевшим и вздрагивающим голосом. – Когда я гляжу с такой высоты, у меня всегда как-то сладко и противно щекочет в груди… и пальцы на ногах щемит… И все-таки тянет, тянет…
Она хотела еще раз нагнуться над обрывом, но сестра остановила ее.
– Анна, дорогая моя, ради Бога! У меня у самой голова кружится, когда ты так делаешь. Прошу тебя, сядь.
– Ну хорошо, хорошо, села… Но ты только посмотри, какая красота, какая радость – просто глаз не насытится. Если бы ты знала, как я благодарна Богу за все чудеса, которые он для нас сделал!
Обе на минутку задумались. Глубоко-глубоко под ними покоилось море. Со скамейки не было видно берега, и оттого ощущение бесконечности и величия морского простора еще больше усиливалось. Вода была ласково-спокойна и весело-синя, светлея лишь косыми гладкими полосами в местах течения и переходя в густо-синий глубокий цвет на горизонте.
Рыбачьи лодки, с трудом отмечаемые глазом – такими они казались маленькими, – неподвижно дремали в морской глади, недалеко от берега. А дальше точно стояло в воздухе, не подвигаясь вперед, трехмачтовое судно, все сверху донизу одетое однообразными, выпуклыми от ветра, белыми стройными парусами.
– Я тебя понимаю, – задумчиво сказала старшая сестра, – но у меня как-то не так, как у тебя. Когда я в первый раз вижу море после большого времени, оно меня и волнует, и радует, и поражает. Как будто я в первый раз вижу огромное, торжественное чудо. Но потом, когда привыкну к нему, оно начинает меня давить своей плоской пустотой… Я скучаю, глядя на него, и уж стараюсь больше не смотреть. Надоедает.
Анна улыбнулась.
– Чему ты? – спросила сестра.
– Прошлым летом, – сказала Анна лукаво, – мы из Ялты поехали большой кавалькадой верхом на Уч-Кош. Это там, за лесничеством, выше водопада. Попали сначала в облако, было очень сыро и плохо видно, а мы все поднимались вверх по крутой тропинке между соснами. И вдруг как-то сразу окончился лес, и мы вышли из тумана. Вообрази себе: узенькая площадка на скале, и под ногами у нас пропасть. Деревни внизу кажутся не больше спичечной коробки, леса и сады – как мелкая травка. Вся местность спускается к морю, точно географическая карта. А там дальше – море! Верст на пятьдесят, на сто вперед. Мне казалось – я повисла в воздухе и вот-вот полечу. Такая красота, такая легкость! Я оборачиваюсь назад и говорю проводнику в восторге: «Что? Хорошо, Сеид-оглы?» А он только языком почмокал: «Эх, барина, как мине все это надоел. Каждый день видим».
– Благодарю за сравнение, – засмеялась Вера, – нет, я только думаю, что нам, северянам, никогда не понять прелести моря. Я люблю лес. Помнишь лес у нас в Егоровском?.. Разве может он когда-нибудь прискучить? Сосны!.. А какие мхи!.. А мухоморы! Точно из красного атласа и вышиты белым бисером. Тишина такая… прохлада.
– Мне все равно, я все люблю, – ответила Анна. – А больше всего я люблю мою сестренку, мою благоразумную Вереньку. Нас ведь только двое на свете.
Она обняла старшую сестру и прижалась к ней, щека к щеке. И вдруг спохватилась.
– Нет, какая же я глупая! Мы с тобою, точно в романе, сидим и разговариваем о природе, а я совсем забыла про мой подарок. Вот посмотри. Я боюсь только, понравится ли?
Она достала из своего ручного мешочка маленькую записную книжку в удивительном переплете: на старом, стершемся и посеревшем от времени синем бархате вился тускло-золотой филигранный узор редкой сложности, тонкости и красоты, – очевидно, любовное дело рук искусного и терпеливого художника. Книжка была прикреплена к тоненькой, как нитка, золотой цепочке, листки в середине были заменены таблетками из слоновой кости.
– Какая прекрасная вещь! Прелесть! – сказала Вера и поцеловала сестру. – Благодарю тебя. Где ты достала такое сокровище?
– В одной антикварной лавочке. Ты ведь знаешь мою слабость рыться в старинном хламе. Вот я и набрела на этот молитвенник. Посмотри, видишь, как здесь орнамент делает фигуру креста. Правда, я нашла только один переплет, остальное все пришлось придумывать – листочки, застежки, карандаш. Но Моллине совсем не хотел меня понять, как я ему ни толковала. Застежки должны были быть в таком же стиле, как и весь узор, матовые, старого золота, тонкой резьбы, а он бог знает что сделал. Зато цепочка настоящая венецианская, очень древняя.
Вера ласково погладила прекрасный переплет.
– Какая глубокая старина!.. Сколько может быть этой книжке? – спросила она.
– Я боюсь определить точно. Приблизительно конец семнадцатого века, середина восемнадцатого…
– Как странно, – сказала Вера с задумчивой улыбкой. – Вот я держу в своих руках вещь, которой, может быть, касались руки маркизы Помпадур или самой королевы Антуанетты… Но знаешь, Анна, это только тебе могла прийти в голову шальная мысль переделать молитвенник в дамский carnet . Однако все-таки пойдем посмотрим, что там у нас делается.
Они пошли в дом через большую каменную террасу, со всех сторон закрытую густыми шпалерами винограда «изабелла». Черные обильные гроздья, издававшие слабый запах клубники, тяжело свисали между темной, кое-где озолоченной солнцем зеленью. По всей террасе разливался зеленый полусвет, от которого лица женщин сразу побледнели.
– Ты велишь здесь накрывать? – спросила Анна.
– Да, я сама так думала сначала… Но теперь вечера такие холодные. Уж лучше в столовой. А мужчины пусть сюда уходят курить.
– Будет кто-нибудь интересный?
– Я еще не знаю. Знаю только, что будет наш дедушка.
– Ах, дедушка милый. Вот радость! – воскликнула Анна и всплеснула руками. – Я его, кажется, сто лет не видала.
– Будет сестра Васи и, кажется, профессор Спешников. Я вчера, Анненька, просто голову потеряла. Ты знаешь, что они оба любят покушать – и дедушка и профессор. Но ни здесь, ни в городе – ничего не достанешь ни за какие деньги. Лука отыскал где-то перепелов – заказал знакомому охотнику – и что-то мудрит над ними. Ростбиф достали сравнительно недурной, – увы! – неизбежный ростбиф. Очень хорошие раки.
– Ну что ж, не так уж дурно. Ты не тревожься. Впрочем, между нами, у тебя у самой есть слабость вкусно поесть.
– Но будет и кое-что редкое. Сегодня утром рыбак принес морского петуха. Я сама видела. Прямо какое-то чудовище. Даже страшно.
Анна, до жадности любопытная ко всему, что ее касалось и что не касалось, сейчас же потребовала, чтобы ей принесли показать морского петуха.
Пришел высокий, бритый, желтолицый повар Лука с большой продолговатой белой лоханью, которую он с трудом, осторожно держал за ушки, боясь расплескать воду на паркет.
– Двенадцать с половиною фунтов, ваше сиятельство, – сказал он с особенной поварской гордостью. – Мы давеча взвешивали.
Рыба была слишком велика для лоханки и лежала на дне, завернув хвост. Ее чешуя отливала золотом, плавники были ярко-красного цвета, а от громадной хищной морды шли в стороны два нежно-голубых складчатых, как веер, длинных крыла. Морской петух был еще жив и усиленно работал жабрами.
Младшая сестра осторожно дотронулась мизинцем до головы рыбы. Но петух неожиданно всплеснул хвостом, и Анна с визгом отдернула руку.
– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, все в лучшем виде устроим, – сказал повар, очевидно, понимавший тревогу Анны. – Сейчас болгарин принес две дыни. Ананасные. На манер, вроде как канталупы, но только запах куда ароматнее. И еще осмелюсь спросить ваше сиятельство, какой соус прикажете подавать к петуху: тартар или польский, а то можно просто сухари в масле?
– Делай, как знаешь. Ступай! – сказала княгиня.
IV
После пяти часов стали съезжаться гости. Князь Василий Львович привез с собою вдовую сестру Людмилу Львовну, по мужу Дурасову, полную, добродушную и необыкновенно молчаливую женщину; светского молодого богатого шалопая и кутилу Васючка, которого весь город знал под этим фамильярным именем, очень приятного в обществе уменьем петь и декламировать, а также устраивать живые картины, спектакли и благотворительные базары; знаменитую пианистку Женни Рейтер, подругу княгини Веры по Смольному институту, а также своего шурина Николая Николаевича. За ними приехал на автомобиле муж Анны с бритым толстым, безобразно огромным профессором Спешниковым и с местным вице-губернатором фон Зекком. Позднее других приехал генерал Аносов, в хорошем наемном ландо, в сопровождении двух офицеров: штабного полковника Понамарева, преждевременно состарившегося, худого, желчного человека, изможденного непосильной канцелярской работой, и гвардейского гусарского поручика Бахтинского, который славился в Петербурге как лучший танцор и несравненный распорядитель балов.
Генерал Аносов, тучный, высокий, серебряный старец, тяжело слезал с подножки, держась одной рукой за поручни козел, а другой – за задок экипажа. В левой руке он держал слуховой рожок, а в правой – палку с резиновым наконечником. У него было большое, грубое, красное лицо с мясистым носом и с тем добродушно-величавым, чуть-чуть презрительным выражением в прищуренных глазах, расположенных лучистыми, припухлыми полукругами, какое свойственно мужественным и простым людям, видавшим часто и близко перед своими глазами опасность и смерть. Обе сестры, издали узнавшие его, подбежали к коляске как раз вовремя, чтобы полушутя, полусерьезно поддержать его с обеих сторон под руки.
– Точно… архиерея! – сказал генерал ласковым хриповатым басом.
– Дедушка, миленький, дорогой! – говорила Вера тоном легкого упрека. – Каждый день вас ждем, а вы хоть бы глаза показали.
– Дедушка у нас на юге всякую совесть потерял, – засмеялась Анна. – Можно было бы, кажется, вспомнить о крестной дочери. А вы держите себя донжуаном, бесстыдник, и совсем забыли о нашем существовании…
Генерал, обнажив свою величественную голову, целовал поочередно руки у обеих сестер, потом целовал их в щеки и опять в руку.
– Девочки… подождите… не бранитесь, – говорил он, перемежая каждое слово вздохами, происходившими от давнишней одышки. – Честное слово… докторишки разнесчастные… все лето купали мои ревматизмы… в каком-то грязном… киселе, ужасно пахнет… И не выпускали… Вы первые… к кому приехал… Ужасно рад… с вами увидеться… Как прыгаете?.. Ты, Верочка… совсем леди… очень стала похожа… на покойницу мать… Когда крестить позовешь?
– Ой, боюсь, дедушка, что никогда…
– Не отчаивайся… все впереди… Молись Богу… А ты, Аня, вовсе не изменилась… Ты в шестьдесят лет… будешь такая же стрекоза-егоза. Постойте-ка. Давайте я вам представлю господ офицеров.
– Я уже давно имел эту честь! – сказал полковник Понамарев, кланяясь.
– Я был представлен княгине в Петербурге, – подхватил гусар.
– Ну, так представлю тебе, Аня, поручика Бахтинского. Танцор и буян, но хороший кавалерист. Вынь-ка, Бахтинский, милый мой, там из коляски… Пойдемте, девочки… Чем, Верочка, будешь кормить? У меня… после лиманного режима… аппетит, как у выпускного… прапорщика.
Генерал Аносов был боевым товарищем и преданным другом покойного князя Мирза-Булат-Тугановского. Всю нежную дружбу и любовь он после смерти князя перенес на его дочерей. Он знал их еще совсем маленькими, а младшую Анну даже крестил. В то время – как и до сих пор – он был комендантом большой, но почти упраздненной крепости в г. К. и ежедневно бывал в доме Тугановских. Дети просто обожали его за баловство, за подарки, за ложи в цирк и театр и за то, что никто так увлекательно не умел играть с ними, как Аносов. Но больше всего их очаровывали и крепче всего запечатлелись в их памяти его рассказы о военных походах, сражениях и стоянках на бивуаках, о победах и отступлениях, о смерти, ранах и лютых морозах, – неторопливые, эпически спокойные, простосердечные рассказы, рассказываемые между вечерним чаем и тем скучным часом, когда детей позовут спать.
По нынешним нравам этот обломок старины представлялся исполинской и необыкновенно живописной фигурой. В нем совмещались именно те простые, но трогательные и глубокие черты, которые даже и в его времена гораздо чаще встречались в рядовых, чем в офицерах, те чисто русские, мужицкие черты, которые в соединении дают возвышенный образ, делавший иногда нашего солдата не только непобедимым, но и великомучеником, почти святым, – черты, состоявшие из бесхитростной, наивной веры, ясного, добродушно-веселого взгляда на жизнь, холодной и деловой отваги, покорства перед лицом смерти, жалости к побежденному, бесконечного терпения и поразительной физической и нравственной выносливости.
Аносов, начиная с польской войны, участвовал во всех кампаниях, кроме японской. Он и на эту войну пошел бы без колебаний, но его не позвали, а у него всегда было великое по скромности правило: «Не лезь на смерть, пока тебя не позовут». За всю свою службу он не только никогда не высек, но даже не ударил ни одного солдата. Во время польского мятежа он отказался однажды расстреливать пленных, несмотря на личное приказание полкового командира. «Шпиона я не только расстреляю, – сказал он, – но, если прикажете, лично убью. А это пленные, и я не могу». И сказал он это так просто, почтительно, без тени вызова или рисовки, глядя прямо в глаза начальнику своими ясными, твердыми глазами, что его, вместо того чтобы самого расстрелять, оставили в покое.
В войну 1877–1879 годов он очень быстро дослужился до чина полковника, несмотря на то что был мало образован или, как он сам выражался, кончил только «медвежью академию». Он участвовал при переправе через Дунай, переходил Балканы, отсиживался на Шипке, был при последней атаке Плевны; ранили его один раз тяжело, четыре – легко, и, кроме того, он получил осколком гранаты жестокую контузию в голову. Радецкий и Скобелев знали его лично и относились к нему с исключительным уважением. Именно про него и сказал как-то Скобелев: «Я знаю одного офицера, который гораздо храбрее меня, – это майор Аносов».
С войны он вернулся почти оглохший благодаря осколку гранаты, с больной ногой, на которой были ампутированы три отмороженных, во время балканского перехода, пальца, с жесточайшим ревматизмом, нажитым на Шипке. Его хотели было по истечении двух лет мирной службы упечь в отставку, но Аносов заупрямился. Тут ему очень кстати помог своим влиянием начальник края, живой свидетель его хладнокровного мужества при переправе через Дунай. В Петербурге решили не огорчать заслуженного полковника, и ему дали пожизненное место коменданта в г. К. – должность более почетную, чем нужную в целях государственной обороны.
В городе его все знали от мала до велика и добродушно посмеивались над его слабостями, привычками и манерой одеваться. Он всегда ходил без оружия, в старомодном сюртуке, в фуражке с большими полями и с громадным прямым козырьком, с палкою в правой руке, со слуховым рожком в левой и непременно в сопровождении двух ожиревших, ленивых, хриплых мопсов, у которых всегда кончик языка был высунут наружу и прикушен. Если ему во время обычной утренней прогулки приходилось встречаться со знакомыми, то прохожие за несколько кварталов слышали, как кричит комендант и как дружно вслед за ним лают его мопсы.
Как многие глухие, он был страстным любителем оперы, и иногда, во время какого-нибудь томного дуэта, вдруг на весь театр раздавался его решительный бас: «А ведь чисто взял до, черт возьми! Точно орех разгрыз». По театру проносился сдержанный смех, но генерал даже и не подозревал этого: по своей наивности он думал, что шепотом обменялся со своим соседом свежим впечатлением.
По обязанности коменданта он довольно часто, вместе со своими хрипящими мопсами, посещал главную гауптвахту, где весьма уютно за винтом, чаем и анекдотами отдыхали от тягот военной службы арестованные офицеры. Он внимательно расспрашивал каждого: «Как фамилия? Кем посажен? На сколько? За что?» Иногда совершенно неожиданно хвалил офицера за бравый, хотя и противозаконный поступок, иногда начинал распекать, крича так, что его бывало слышно на улице. Но, накричавшись досыта, он без всяких переходов и пауз осведомлялся, откуда офицеру носят обед и сколько он за него платит. Случалось, что какой-нибудь заблудший подпоручик, присланный для долговременной отсидки из такого захолустья, где даже не имелось собственной гауптвахты, признавался, что он, по безденежью, довольствуется из солдатского котла. Аносов немедленно распоряжался, чтобы бедняге носили обед из комендантского дома, от которого до гауптвахты было не более двухсот шагов.
В г. К. он и сблизился с семьей Тугановских и такими тесными узами привязался к детям, что для него стало душевной потребностью видеть их каждый вечер. Если случалось, что барышни выезжали куда-нибудь или служба задерживала самого генерала, то он искренно тосковал и не находил себе места в больших комнатах комендантского дома. Каждое лето он брал отпуск и проводил целый месяц в имении Тугановских, Егоровском, отстоявшем от К. на пятьдесят верст.
Он всю свою скрытую нежность души и потребность сердечной любви перенес на эту детвору, особенно на девочек. Сам он был когда-то женат, но так давно, что даже позабыл об этом. Еще до войны жена сбежала от него с проезжим актером, пленясь его бархатной курткой и кружевными манжетами. Генерал посылал ей пенсию вплоть до самой ее смерти, но в дом к себе не пустил, несмотря на сцены раскаяния и слезные письма. Детей у них не было.
V
Против ожидания, вечер был так тих и тепел, что свечи на террасе и в столовой горели неподвижными огнями. За обедом всех потешал князь Василий Львович. У него была необыкновенная и очень своеобразная способность рассказывать. Он брал в основу рассказа истинный эпизод, где главным действующим лицом являлся кто-нибудь из присутствующих или общих знакомых, но так сгущал краски и при этом говорил с таким серьезным лицом и таким деловым тоном, что слушатели надрывались от смеха. Сегодня он рассказывал о неудавшейся женитьбе Николая Николаевича на одной богатой и красивой даме. В основе было только то, что муж дамы не хотел давать ей развода. Но у князя правда чудесно переплелась с вымыслом. Серьезного, всегда несколько чопорного Николая он заставил ночью бежать по улице в одних чулках, с башмаками под мышкой. Где-то на углу молодого человека задержал городовой, и только после длинного и бурного объяснения Николаю удалось доказать, что он товарищ прокурора, а не ночной грабитель. Свадьба, по словам рассказчика, чуть-чуть было не состоялась, но в самую критическую минуту отчаянная банда лжесвидетелей, участвовавших в деле, вдруг забастовала, требуя прибавки к заработной плате. Николай из скупости (он и в самом деле был скуповат), а также будучи принципиальным противником стачек и забастовок, наотрез отказался платить лишнее, ссылаясь на определенную статью закона, подтвержденную мнением кассационного департамента. Тогда рассерженные лжесвидетели на известный вопрос: «Не знает ли кто-нибудь из присутствующих поводов, препятствующих совершению брака?» – хором ответили: «Да, знаем. Все показанное нами на суде под присягой – сплошная ложь, к которой нас принудил угрозами и насилием господин прокурор. А про мужа этой дамы мы, как осведомленные лица, можем сказать только, что это самый почтенный человек на свете, целомудренный, как Иосиф, и ангельской доброты».
Напав на нить брачных историй, князь Василий не пощадил и Густава Ивановича Фриессе, мужа Анны, рассказав, что он на другой день после свадьбы явился требовать при помощи полиции выселения новобрачной из родительского дома, как не имеющую отдельного паспорта, и водворения ее на место проживания законного мужа. Верного в этом анекдоте было только то, что в первые дни замужней жизни Анна должна была безотлучно находиться около захворавшей матери, так как Вера спешно уехала к себе на юг, а бедный Густав Иванович предавался унынию и отчаянию.
Все смеялись. Улыбалась и Анна своими прищуренными глазами. Густав Иванович хохотал громко и восторженно, и его худое, гладко обтянутое блестящей кожей лицо, с прилизанными жидкими, светлыми волосами, с ввалившимися глазными орбитами, походило на череп, обнажавший в смехе прескверные зубы. Он до сих пор обожал Анну, как и в первый день супружества, всегда старался сесть около нее, незаметно притронуться к ней и ухаживал за нею так влюбленно и самодовольно, что часто становилось за него и жалко и неловко.
Перед тем как вставать из-за стола, Вера Николаевна машинально пересчитала гостей. Оказалось – тринадцать. Она была суеверна и подумала про себя: «Вот это нехорошо! Как мне раньше не пришло в голову посчитать? И Вася виноват – ничего не сказал по телефону».
Когда у Шеиных или у Фриессе собирались близкие знакомые, то после обеда обыкновенно играли в покер, так как обе сестры до смешного любили азартные игры. В обоих домах даже выработались на этот счет свои правила: всем играющим раздавались поровну костяные жетончики определенной цены, и игра длилась до тех пор, пока все костяшки не переходили в одни руки, – тогда игра на этот вечер прекращалась, как бы партнеры ни настаивали на продолжении. Брать из кассы второй раз жетоны строго запрещалось. Такие суровые законы были выведены из практики, для обуздания княгини Веры и Анны Николаевны, которые в азарте не знали никакого удержу. Общий проигрыш редко достигал ста – двухсот рублей.
Сели за покер и на этот раз. Вера, не принимавшая участия в игре, хотела выйти на террасу, где накрывали к чаю, но вдруг ее с несколько таинственным видом вызвала из гостиной горничная.
